Виталий Портников

Удивительным образом реакция на гибель российского военного самолёта разделила нас на политических русских и политических украинцев в большей степени, чем сама война.

Между прочим, среди украинцев тоже немало сторонников "прямой" демократии, уверенных, что народ на референдуме примет куда более мудрое решение, чем какие-то там парламентарии, которые думают только о себе. Что ж, можете посмотреть, как эта "прямая" демократия работает у голландцев.

Лучше иметь нормальное законодательство, хотя бы частично преодолеть коррупцию, уважать собственных сограждан - и получать визы, чем иметь безвизовый режим - и оставаться в болоте. 

Остается только сожалеть, глядя в эти исторические зеркала. В Третьем рейхе многие успешные, уверенные в себе и в праве страны на "жизненное пространство" люди тоже ведь искренне верили, что антисемитизм их не касается, – а потом гибли в одних газовых камерах и бараках с неудачниками, осмеливавшимися помнить о своем родстве.

Израиль, как и любая другая страна, думает прежде всего о собственной безопасности. Эта безопасность во многом зависит от действий России.

Советские старцы – от безумца Сталина до маразматика Брежнева – ненавидели Израиль именно за то, что он не хотел “прогибаться” под них. Не захотел стать базой советской экспансии на Ближнем Востоке, не побоялся уничтожать советскую военную технику – даже тогда, когда не было сомнений, что ею могут управлять наемники из первой в мире страны победившего социализма.

Конечно, можно искать причины в ксенофобской природе национал-социализма, в стремлении завладеть еврейскими капиталами. Но было то, в чем настрой национал-социализма отвечал настроениям самого немецкого общества – цивилизационная невостребованность нации. Годы после поражения в Первой мировой войне для многих немцев стали временем упадка и разочарований. Когда они сравнивали свою скукожившуюся в этническую республику страну с соседними империями с их заморскими владениями и экономическими достижениями, немцев охватывало ощущение второсортности, которое не компенсировалось никакой демократией, никакими "золотыми двадцатыми". Первый же серьезный экономический кризис открыл ворота диктатуре и ненависти.