Наталия Мириманова: Крым — это культура компромисса

Во вторник, 11 марта, Верховный совет Крыма принял декларацию о независимости автономной республики и Севастополя. Документ позволит юридически оформить вхождение полуострова в состав России — этот вопрос в ближайшее воскресенье будут решать местные жители на республиканском референдуме. Тем временем российские законодатели готовят бумагу, которая откроет возможность принимать в состав страны новые территории. О том, что в ближайшее время будет происходить с Крымом и его обитателями, «Лента.ру» поговорила с экспертом в области разрешения конфликтов Наталией Миримановой.

Рабочий устанавливает баннер в окрестностях Симферополя, 11 марта 2014 года Фото: Thomas Peter / Reuters

Наталия Мириманова — эксперт и практик в сфере трансформации конфликтов и миротворчества. Она более 20 лет работает в различных регионах России, на Южном Кавказе, в Центральной Азии, Молдове, странах бывшей Югославии; сотрудничала с ООН, ОБСЕ, «Международной Тревогой» и другими глобальными организациями. В последние годы Мириманова исследовала ситуацию на Украине и в Крыму — она со-директор проекта «Крымский политический диалог». Себя Наталия Мириманова называет человеком, который стоит «между сторонами».

В беседе с «Лентой.ру» Мириманова заявила, что в Крыму за последние 20 лет было немало ссор между татарами и «славянами», однако к острым конфликтам они никогда не приводили. Ухудшение ситуации Мириманова, явно симпатизирующая пророссийскому премьер-министру автономии Сергею Аксенову, связывает исключительно с вмешательством РФ. По ее мнению, разделение общества, закрепленное референдумом, станет «плохим стартом для начала новой жизни»: противники референдума, скорее всего, не уедут; а если будут вынуждены покинуть республику, это придется считать этнической и политической «чисткой». Как бы то ни было, заключает Мириманова, сейчас главное — предотвратить войну.

«Лента.ру»: Чем, на ваш взгляд, опасна сегодняшняя ситуация в Крыму?

Наталия Мириманова: В анализе политической ситуации в Крыму преобладают геополитические категории. Но так как я довольно хорошо знаю ситуацию изнутри, то есть на крымском уровне, то, наверное, было бы важно поговорить именно об этом. Прежде всего, нынешний кризис в Крыму инспирирован извне. Самую радикальную роль в этом, конечно же, сыграла Россия с ее бряцанием оружием и реальным присутствием в Крыму, в отличие от оказавшегося мифическим нашествия так называемых «бандеровцев», которые так до Крыма и не добрались. Я вообще сомневаюсь, что они туда собирались.

Для Крыма эта [конфликтная] ситуация довольно нехарактерна: Крым — общество сонное, спокойное. Кризисов там за последние 20 лет было много — большинство из них было связано с противостоянием между крымскими татарами и, условно [говоря], славянами. Есть такой термин в Крыму — «славяне». Им обозначают тех, кто не относится к крымским татарам, даже греков и армян. Так вот, все конфликты между местным населением происходили по очень конкретным поводам — бизнес, земля. Всегда все решалось очень быстро, спокойно, без жертв. Крым, как и вся Украина в целом, это культура компромисса. Может быть, не всегда прозрачного, с какими-то закулисными договоренностями, но ценность поддержания спокойствия и мира всегда была на первом месте. И вот за последнее время эта политическая система компромисса абсолютно разрушилась.

А мы, например, можем проследить эволюцию вопросов референдума, по которым четко видно, что без внешнего давления тут не обошлось. Сначала разговор шел о расширении статуса автономии, о чем, собственно, мои крымские коллеги разного толка, и прежде всего — из русского политического сектора, говорили и раньше. Некоторые митинговали, но это были немногочисленные собрания людей. Даже нынешний премьер Сергей Аксенов, которого я хорошо знаю, позиционировал себя как защитника интересов русского и русскоязычного населения в Крыму — в составе Украины. То есть всегда разговор шел о расширении прав полномочий, о превращении в реальную автономию, но нельзя сказать, что Киев и Симферополь активно эту тему прорабатывали. То, как стремительно изменилась формулировка вопроса, показывает, что это уже не крымский формат.

Вы сказали, что лично знаете Сергея Аксенова. О нем ходит масса разных слухов, а что вы можете о нем сказать?

Я знаю Сергея как лидера партии «Русское единство», которая на прошлых выборах набрала всего три процента. Это одна из очень маленьких русских партий в Крыму — некоторые из них даже никогда не были парламентскими. С Аксеновым и еще несколькими парламентариями из разных фракций мы были в Южном Тироле / Альто-Адиджи — это автономная провинция в Италии, спорная территория между Австрией и Италией. Мы ездили туда посмотреть, как живет эта автономия, это было в ноябре 2012 года. Сергей показался мне человеком практичным и очень деловым. Основная задача Аксенова состояла в том, чтобы привезти что-то в Крым, какой-то опыт, причем опыт практический — он смотрел, как в итальянской автономии устроена переработка мусора, как у них развивается хозяйство яблочных садов и так далее.

Он представлялся мне человеком, нацеленным на то, чтобы развивать реальные условия жизни людей, которые являются его электоратом. В данном случае русских. Тут я должна сказать, что знаменательное событие произошло 26 февраля, когда русские и татары сошлись буквально стенка на стенку во дворе крымского парламента. И тогда Сергей Аксенов как лидер русской общины и Рефат Чубаров как лидер крымско-татарской общины развели этих людей почти что физически. Эти два человека развели людей — и пошли договариваться. И в тот момент я подумала: все-таки крымская схема работает. А дальше события стали развиваться не по крымской схеме: на следующий день здание парламента захватили вооруженные люди, и началось принятие решений парламентом без присутствия некоторых парламентариев и СМИ. Крымские способы разрешения конфликтов закончились.

Вы предполагаете, что запрет на въезд для украинских журналистов и международных наблюдателей в Крым инспирирован российскими властями — и Аксенов к этому никакого отношения не имеет?

Безусловно, это инспирировано Россией, у меня даже нет сомнений в этом. Я не знаю о той роли, которую играют сегодняшние крымские власти, но то, что они не вполне самостоятельны — очевидно.

А какие вы можете привести доказательства?

Тут вообще очень сложно с доказательной базой. Как вы видите, есть масса информации в интернете. Я всегда проверяю и перепроверяю информацию, смотрю новости английские, французские, созваниваюсь с людьми, у меня есть информация из первых рук.

Если не секрет, что это за люди?

Совершенно разные. Конечно, не первые лица, но [они] хорошо осведомлены о ситуации и, собственно, там живут. Они выходят на улицу и видят, как и что происходит. Коллеги из русского политического сектора говорят о том, что российские военные в Крыму — только из [числа] тех, которые приписаны к базам по договору. Их оппоненты, а также английские и французские СМИ, сообщали о 15 тысяч военных в дополнение к тем, что на базах. В любом случае, то, что вооруженные люди в форме без опознавательных знаков, в которых узнаются ребята из России, ходят по территории Крыма, а не находятся на базах, является нарушением договора между Россией и Украиной…

Простите, но если вы хорошо знакомы с Сергеем Аксеновым, то почему бы вам не позвонить ему и не узнать, что происходит в Крыму, почему туда не пускают журналистов и кто разрешает российским войскам беспрепятственно передвигаться по территории?

Сейчас, к сожалению, все находится на таком уровне, что нужно думать о том, как бы никому не навредить, потому что исключить возможность кровопролития в Крыму нельзя. Если бы я была уверена в том, что все происходящее — крымская схема, то я бы знала, как действовать.

Но вы уверены, что все происходящее в Крыму — российская схема?

Да. До самого последнего времени никаких разговоров о выходе Крыма из состава Украины не было. Тот же председатель крымского парламента и все депутаты всегда подчеркивали, что разговор идет только об автономии в составе Украины. Я понимаю, что меняются политические пристрастия, эволюционируют взгляды. Но такое стремительное развитие событий наводит меня — и не только меня — на мысли о том, что здесь не обошлось без внешнего влияния. Кроме того, я знаю, что крымскому парламенту было сделано предложение из Москвы и даны какие-то гарантии. И, конечно, это решение [о вводе войск] Совета Федерации я расцениваю как фактор внешнего вмешательства и давления.

Посмотрите сами: в 2004 году к власти пришел «бандеровец Ющенко», назовем его так. И ничего, никаких движений в защиту русского населения в Крыму не было. Никаких разговоров о сецессии, отторжении Крыма не было — несмотря на то, что менялась власть и были у власти и националисты, и интернационалисты. Я понимаю, что киевские события и сопутствующая атрибутика — «Правый сектор», Олег Тягнибок, который говорил о том, что ликвидирует крымскую автономию (но кто же воспринимал всерьез его высказывания при десятипроцентной поддержке?) — повлияли на мнение русских людей в Крыму, актуализировали страхи. При этом над их восприятием действительности работали медийные технологии: большинство русского населения смотрит российские телеканалы, а сейчас украинские каналы в Крыму и вовсе блокированы. Российское телевидение постоянно рассказывает об опасностях, которые поджидают русскоязычное население в Крыму, если доступ в Крым получат «бандеровцы», такой собирательный образ всего самого ужасного, да еще говорящего по-украински.

Но я должна вам сказать, что по всем самым недавним социологическим опросам никогда процент крымчан, теоретически желавших присоединения Крыма к России, не составлял 40 процентов.

Чем чревато проведение референдума?

Решение о присоединении Крыма к России, а в исходе референдума сейчас, увы, никто не сомневается, никогда не будет признано Киевом и не будет признано международным сообществом. Это значит, что образуется некий юридический вакуум, который может быть заполнен разными способами. Неизбежны санкции в отношении Москвы, поскольку нет ни одного реального аргумента в пользу ввода войск: «бандеровцы» в Крыму — вещь настолько же мифическая, как и ядерные объекты в Ираке.

В Крыму не убили ни одного русского, не закрыли ни одной русской школы. Тут ситуация даже в чем-то сложнее, чем в случае с Абхазией и Южной Осетией, из-за которой Россия тоже понесла репутационные потери. Но там все-таки была война. Всякая дискриминация русских в Крыму полностью отсутствует — там украинских школ шесть, а русских — 600. Я недавно проводила исследование для верховного комиссара ОБСЕ по нацменьшинствам по представленности в органах государственной власти ранее депортированных народов — крымских татар, греков, армян. Поскольку в Украине нет статистики по национальному признаку, я все считала вручную по фамилиям и за каждую цифру отвечаю. Так вот, во всем Крыму один глава района — крымский татарин, мэр города — один крымский татарин, все остальные — «славяне», и в подавляющем большинстве из Партии регионов. В судах и прокуратуре — 90 процентов русского штата.

Так чем, на ваш взгляд, опасен референдум?

Референдум как таковой ничем не опасен, это нормальная демократическая форма. Но референдумы по таким серьезным вопросам проводятся после долгих лет консультаций и переговоров — с центром, внутри, с разными группами, с созданием всякого рода подушек безопасности на случай отделения и на случай неотделения. А в Крыму ситуация от этого максимально далека и чревата кровопролитием и конфликтом. Кроме того, разделение общества примерно пополам — это нешуточный раскол, и просто надеяться на то, что противники референдума смирятся и уедут, нельзя. А если они будут вынуждены покинуть Крым, это будет называться «чисткой», этнической и политической. Плохой старт для начала новой жизни.

Кто, на ваш взгляд, может этот конфликт предотвратить?

Только один человек из Кремля.

Источник: http://m.lenta.ru/