Зеев Ханин: выборы в Израиле: на «русской» улице – без перемен?

Выборы израильского парламента завершились, политических аналитиков сегодня занимает следующая тема: состав будущей правящей коалиции. Параллельно как политологи, так и журналисты пытаются ответить на другой, не менее важный вопрос: что же означает для израильской политической системы именно тот партийно-политический расклад, который образовался в Кнессете после того, как были опубликованы итоги голосования?

Общеполитический контекст

Полный ответ на этот вопрос будет, вероятно, получен со временем, но уже сегодня при первом взгляде на итоги состоявшихся 22 января выборов в Кнессет напрашиваются три вывода.

Первый: предпринятый Ариэлем Шароном в 2005 г. эксперимент по созданию партии власти Кадима, претендующей на весь электоральный потенциал «умеренной» части израильского политического спектра (т.е. от левого до правого центра) и возвращение израильской политической системы к полуконкурентному состоянию 50–60-х годов, скорее всего был случайным эпизодом новейшей истории страны. Политическая система остается двублоковой, и противостояние входящих в эти блоки партий, соответственно, левого и правого толка — это именно то, что и определяет и будет определять политическое лицо страны в ближайшей перспективе.

Второй: предположения о том, что внутри каждого блока будет создан сильный центр власти, пока не воплотились в жизнь. В левоцентристском блоке разговоры об общем союзе так и остались пока не более чем общими рассуждениями; в правом лагере, вопреки предположениям, такой центр силы также не появился. Тем не менее блок Ликуд – НДИ — союз двух правоцентристских партий, Ликуд и «Исраэль бейтейну» («Наш дом — Израиль», НДИ) — обладает сегодня самой крупной фракцией в кнессете (31 мандат), что делает его определяющей силой в любой коалиции и любом правительстве.

Третий: израильское общество в свете кризиса концепции и практики «палестино-израильского мирного процесса» не только поправело, но и стало более «центро ориентированным». И в правом, и в левом лагере, по-разному относящимся к кардинальному для израильского общества и национальной политики вопросу — путям решения арабо-израильского конфликта (соответственно, по модели «мир в обмен на мир» или «мир в обмен на территории»), наибольшим весом сегодня вновь пользуются не радикальные, а умеренные партии. Причем относительно наибольшее число мандатов левого лагеря вообще ушло к новой «партии центра» — «Еш атид». Последняя наряду с тем, что львиная доля ее 19 мандатов была завоевана в левоцентристском секторе, также получила 3–4 из них (а по некоторым данным, до 5 мандатов) из правоцентристской части политического спектра, прежде всего из умеренного крыла Ликуда.

Особое внимание аналитиков в этом контексте как всегда привлекла община выходцев из бывшего СССР, которая в силу своего электорального веса и отсутствии характерного для многих израильтян феномена привычного, из поколения в поколения, голосования за свои «домашние» партии часто определяет исход выборов.

Электоральное поведение «русского» Израиля

По состоянию на 1 января 2013 г., члены русскоязычных семей (олим из СССР и стран СНГ прибывшие с начала Большой алии 90-х и родившиеся в самом Израиле) составляли около 16% от 5,6-миллионного корпуса зарегистрированных избирателей, что соответствует примерно 19,5 мандатам. На этих выборах «русская улица», по оценкам экспертов, демонстрировала аналогичный или даже пониженный по сравнению с другими группами избирателей уровень политической активности (порядка 62-63% против 67% в среднем по стране). Вследствие этого от половины до полутора мандатов из электорального потенциала общины, возможно, было потеряно.

С другой стороны, с общиной и партиями, говорящими от ее имени (как общенациональными, так и секторальными), также идентифицируется и какая-то часть членов русскоязычной «алии 70-х» (по различным оценкам, порядка 35–45 тыс. человек, т.е. порядка одного или больше мандата). Поскольку репрезентативную выборку этой группы получить удается крайне редко, то для «чистоты эксперимента» электоральный потенциал русскоязычных «ветеранов» обычно не учитывается. Тем не менее, этот факт, наверное, следует учитывать при выборе между верхней и нижней гранью статистической оценки числа проголосовавших за ту или иную партию.

Как нам уже не раз приходилось отмечать, «русская улица» Израиля не является единым электоральным блоком и довольно динамична в своих партийно-политических пристрастиях. На этот раз, в отличие от столь существенных изменений в обществе в целом, на израильской «русской» улице особых перемен не произошло.

Этот вывод, в частности, следует из результатов Exit polls («голосования на выходе») русскоязычных израильтян, проведенного в день выборов на 11 избирательных участках в девяти городах Израиля — Иерусалиме, Модиине, Бейт-Шемеше и Ариэле в центре страны, Хайфе, Кармиэле и Кацрине на севере и Беэр-Шеве на юге. (Исследование, программа которого была разработана директором Института для новых американцев RINA Сэмом Клигером и автором этих строк, было проведено этим институтом с помощью компании ASK).

Согласно этим данным, которые оказались близки к итогам репрезентативных опросов, а также интернет-голосований, проведенных за день до и день после выборов, голоса русскоязычных израильтян распределились следующим образом.

Около 65%, по данным нашего экзит-пола (по данным других опросов — порядка 60-66%), получил список Ликуд – НДИ, что соответствует примерно 11–12 мандатам. Этот блок, как отмечалось, включал правящую правоцентристскую партию Ликуд и НДИ, который позиционирует себя как «общенациональная праволиберальная партия, большинство из которой, в силу исторических причин, говорит по-русски». И действительно, на выборах 2006 и 2009 гг. НДИ получил около половины всех голосов русскоязычных израильтян, общий потенциал которых, как было отмечено выше, составляет примерно 19–20 мандатов. Попутно заметим, что эта группа избирателей НДИ включала как тех, кто голосовал за НДИ как наиболее реальную «русскую» секторальную силу, так и тех, кто видел в ней столь востребованную общиной «израильскую партию с русским акцентом». А также тех, кто поддержал программу партии, ее список, а главное, ее «сильного и харизматичного» лидера, также уроженца бывшего СССР Авигдора Либермана, вне всякой связи с ее этническим контекстом.

Ликуд в свою очередь на прошлых выборах имел порядка 4,5-5 «русских» мандатов, которые дали ему две группы русскоязычных избирателей. Первая (большинство) — это те, кто видел именно в этой партии (а не в НДИ или претендовавшей тогда на такой же статус партии Кадима) оптимальную модель той самой «израильской партии с русским акцентом». А вторая группа — это те, кого «русская тема» не интересует вообще, и которые считают, что у алии из бывшего СССР вообще нет никаких специфических интересов, отличных от других групп израильского общества. (Доля членов общины, придерживающихся такой точки зрения, за последние годы выросла, согласно нашим опросам, почти вдвое — с 12–15% в 2003 г. до примерно четверти в 2009 г.)

Как бы то ни было, из примерно 15 «русских» мандатов, которые НДИ и Ликуд в сумме имели по результатам выборов в 2009 г. (10 -10,5 мандатов у НДИ и 4–4,5 у Ликуда), в 2013 г. объединенный список получил примерно 11–12 мандатов. Один из предвыборных опросов показал, что около 60% репатриантов из числа избирателей, проголосовавших за НДИ в 2009 г., собирались поддержать объединенный список Ликуда и НДИ и на этот раз, а 35% избирателей «сидели на заборе», в то время как среди «русских» избирателей Ликуда картина было обратной. В итоге большая часть и твердого, и привлеченного «русского» электората НДИ, в отличие от примерно половины рассеявшегося по иным партиям «русского» электората Ликуда, поддержали этот объединенный блок. А точнее, тандем лидера НДИ Авигдора Либермана и лидера Ликуда, премьер-министра Биньямина Нетаньяху, причем — что является принципиальным моментом — именно в этом порядке, а не наоборот.

Близкая тенденция, судя по оценкам, появившимся в израильской прессе в первые дни после выборов, имела место и в среде избирателей обеих партий из числа коренных израильтян. Если верить этим данным, то активисты НДИ, работая эффективнее и слаженнее своих коллег из Ликуда, сумели принести в общую копилку блока Ликуд – НДИ примерно 400 тыс. из общего числа 830 тыс. голосов. То есть, имея 35% общего числа мандатов, которые в сумме имели эти партии в прошлом кнессете (15 у НДИ против 27 у Ликуда), избиратели НДИ принесли объединенному списку более 45% (т.е. примерно 13–14 из 31) мандатов на этих выборах. Иными словами, НДИ практически сохранил свой как «русский», так и «общеизраильский» потенциал, который и перешел в объединенный список. В то время как основные потери объединенного списка — 11 мандатов, по сравнению с 42, которые Ликуд и НДИ в сумме имели по итогам выборов 2009 г., — вероятно, пришлись на долю Ликуда.

Насколько можно судить, большая часть этих потерь  пришлась на две партии, которые публично воспринимались как движения, выступающие за «права среднего класса, несущего на себе основное гражданское и экономическое бремя страны». А именно, в основном на религиозно-сионистский блок «Еврейский дом» и упомянутую выше преимущественно светскую партию «Еш атид», которые атаковали на выборах правоцентристский Ликуд – НДИ, соответственно, справа и из «умеренного центра».

НДИ потеряла около мандата или чуть меньше (в основном из числа поддержавших Либермана коренных израильтян и некоторых репатриантов из бывшего СССР) — в пользу «Еврейского дома» Нафтали Беннета, и сравнительно небольшое, не поддающее точной оценке число голосов в пользу «Еш атид». В свою очередь, Ликуд потерял примерно половину одного (из имевшихся у него по итогам прошлых выборов 4,5–5) «русского» мандата в пользу ЕД и примерно 1–1,5 — в пользу партии «Еш атид» Яира Лапида. Судя по данным нашего экзитпола и опросов, большая часть полученных списком Лапида примерно трех или чуть больше «русских» мандатов была освоена им из разваливающегося «русского» электората партии Кадима, имевшей в 2009 г. 2–2,5 мандатов от репатриантов из бывшего СССР и стран СНГ.

Иными словами, 17 мандатов, которые на прошлых выборах имели «русская партия с израильским акцентом» (НДИ — 10 мандатов) и «израильские партии с русским акцентом» (4,5–5 Ликуд и 2–2,5 Кадима), распределились следующим образом. Примерно 11-12 получил Ликуд – НДИ, примерно 3,5 или около 4 — «Еш атид» и «выкроенная» из бывшего твердого электорального ядра Кадимы партия Ципи Ливни «Ха-Тнуа» и еще примерно мандат-полтора — «Еврейский дом». Менее половины мандата НДИ ушло в пользу «чисто русской секторальной» партии Давида Кона, которая вместе с опять получившей чуть более тысячи голосов «русской этнической» партией Лидер, соответственно, не только не прошли электоральный барьер, но даже не приблизились к нему и потому просто «сожгли» эти голоса. Наконец, примерно половина мандата (из этих 17) была потеряна в связи с низким уровнем голосования русскоязычных израильтян.

Что же касается израильских партий, не делавших в своих платформах никакого специфического акцента в отношении русскоязычных израильтян или у которых это при всем желании не получилось, то их совокупный потенциал, по данным экзитполов и опросов, как и в прошлом, составил от двух до четырех «русских» мандатов. Эти голоса в разных пропорциях распределились между наиболее левой из партий «умеренного» спектра — Аводы (Партия труда), ультралевым блоком Мерец и наиболее правой из еврейских партий, не прошедшей электоральный барьер, «Оцма ле-Исраэль» («Сила Израиля»). А также «нерусскими» ультрарелигиозными секторальными списками, «сефардской» партией ШАС, обычно получающей от трети до половины мандата от выходцев из восточных республик бывшего СССР, и ашкеназского блока «Яхадут ха-Тора» («Еврейство Торы»). И, что характерно, рядом протестных движений, таких как экологисты («зеленые») и особенно партия сторонников легализации продажи легких наркотиков «Але ярок» («Зеленый лист»), за которые голосовали многие сотни молодых либерально настроенных и разочарованных в политической системе русскоязычных израильтян.

Почему «русские» опять не поддержали израильских левых

Даже если учесть, что «русский голос» составил примерно треть от того четырехмандатного (по другим данным, пятимандатного) оттока голосов от правого лагеря в левый (в основном в очередную «партию центра» «Еш атид», которая хотя и является созданием левых элит, но в ходе избирательной кампании избегала однозначно идентифицироваться с собственно левым лагерем), то общее число русскоязычных израильтян, которые поддержали «объявлено левые» и левоцентристские партии, остается мизерным.

Это, наверное, выглядит странно в свете того, что подавляющее большинство репатриантов из бывшего СССР живут в Израиле уже более 20 лет, не говоря уже о более 200 тыс. родившихся в русскоязычных семьях в самом Израиле, и по идее уже должны были вполне интегрироваться в существующую в израильском обществе систему представлений, ценностей и соответствующее им политическое размежевание. Тем более что серьезные социологические исследования действительно доказывают, что основные поведенческие модели, в том числе и связанные с политическим поведением, большинства «русских» израильтян уже давно являются в намного большей степени итогом их израильского опыта, чем советского и постсоветского наследия.

В качестве причин подобной ситуации обычно называют две. Во-первых, что большинство «русских» избирателей, будучи социально-рыночно ориентированными и умеренно правыми, фактически «скроены» под программы Ликуда и НДИ, с их, с одной стороны, либерально рыночной идеологией, и мощным социальным лобби — с другой. (Добавим, что в правом лагере находится и социально-популистское движение ШАС, за которое, как отмечалось, нередко голосуют выходцы из Кавказа и Центральной Азии.) И, во-вторых, что в сознании русскоязычных израильтян социально-экономические программы левых всегда идут в пакете с идеей «отдать все арабам», в силу чего их социальной фразеологии недостаточно, чтобы поддержать их партии, тем более что такой фразеологии хватает и в правом лагере.

Казалось бы, на этих выборах ситуация могла измениться в свете прокатившейся по стране полтора года назад волны протестов против дороговизны жилья и общего повышения стоимости жизни, которая на своем пике вывела на улицы городов Израиля сотни тысяч демонстрантов. Причем, в отличие от прошлых выступлений такого рода, темой нынешнего «социального» движения стали не столько малообеспеченные слои, сколько упомянутая борьба за социально-экономический статус «ущемленного в правах среднего класса», которая и стала «хитом» нынешнего электорального сезона. Поскольку к этому классу реально или, учитывая образовательный уровень, потенциально принадлежат и большинство работающих выходцев из бывшего СССР, руководители левых партий, громче других заявлявшие свое право на роль лидеров «общественного протеста», считали, что на этот раз им удастся собрать заметный урожай русских голосов. Особенно те из них, которые, как вожди Партии труда, делали все возможное, чтобы «замести под ковер» ныне очень неудобную для них тему «палестино-израильского мирного процесса».

Поскольку этот беспроигрышный, как казалось этим политикам, ход оказался абсолютно неэффективным, объяснения, вероятно, следует искать не в лозунгах или иных элементах электоральной стратегии и тактики, а в самой сути движения общественного протеста и отношении к нему «русской улицы».

Начнем с того, что представительство «русских» израильтян среди участников волны протестов 2011 г. в принципе было малозаметным. Оказалось, что русскоязычные израильтяне без особого восторга отнеслись к упомянутым протестам и особенно его «авангарду» — активистам так называемых палаток протеста, разбитых на тель-авивском проспекте Ротшильда. Особое подозрение русскоязычных израильтян вызвало то, что среди «палаточников» с течением времени стали доминировать представители периферийных групп «первого Израиля» — потомков «первопоселенцев» и старожилов, населяющих экономически благополучные районы и пригороды мегаполисов, представители которых исторически доминируют в основных властно-собственнических элитах страны и крайне нервно реагируют на перспективы потери привычных жизненных ориентиров и гарантированных «сословных» привилегий в условиях либерализации и повышения конкурентности рынка.

В итоге, в отличие от растиражированного преимущественно левонастроенными израильскими СМИ образа «палаточников» как движения «угнетенного и дискриминируемого среднего класса», выходцы из бывшего СССР в массе своей стали воспринимать его как проект, направленный на защиту корпоративных интересов «первого Израиля». Стоит также вспомнить, что именно к этим элитам многие репатрианты все еще имеют неоплаченный «классовый счет» за первые годы Большой алии. Русскоязычные репатрианты, получая тогда заниженную, по сравнению с оплатой труда старожилов, плату за квалифицированный труд, оказались вынуждены отдавать ее непропорционально большую часть в оплату жилья и удовлетворения социально необходимых (в силу принадлежности к определенной общественной среде, например, образование детей и культурный досуг) потребностей. То есть в положении, в котором сегодня сами оказались и против которого протестуют упомянутые периферийные группы «первого Израиля», в большинстве своем не видевшие ничего из ряда вон выходящего в аналогичной ситуации основной массы новых репатриантов полтора–два десятилетия назад.

Этот прошлый опыт, судя по высказываниям представителей общины в русскоязычной и общенациональной прессе, породил нынешние сомнения многих «русских» израильтян в «чистоте намерений» протестующих, лидеры которых удачно перенаправили спонтанные массовые протесты против перекосов свободного рынка совсем в иное русло. Основным их требованием стало укрепление общественного сектора, с которым были и остаются тесно связаны политические и экономические интересы различных слоев «первого Израиля», особенно широко представленных в госаппарате и государственно-профсоюзном кластере народного хозяйства, а также выросших из него крупных частных финансово-промышленных корпорациях. Вполне понятно, что этот экономический (контр)переворот предполагает существенное ограничение курса нынешнего и ряда предыдущих правительств на либерализацию экономики, итогом которого стало, среди прочего, развитие в последние десятилетия мощного демонополизированного постиндустриального сектора. Именно в последнем непропорционально широко представлены «русские израильтяне» — в отличие от их слабого представительства в госсекторе, особенно на руководящих постах.

Последние сомнения русскоязычных репатриантов рассеялись, когда «палаточники», украсив свои временные жилища на бульваре Ротшильда красными флагами, портретами Мао и Че Гевары и лозунгами типа «Маркс был прав», плавно перешли от социально-экономических требований, с которыми, в принципе, были солидарны и большинство русскоязычных израильтян, к политическим лозунгам «смены социально-экономической системы». Этим, вероятно, и объясняется причина того, что лозунги «социальной справедливости», которые уже трижды (в 1992, 1999 и 2003 гг.) позволяли партийно-политическим проектам левых фракций «старых» элит добиваться заметного успеха на «русском электоральном рынке», на этот раз не достигли желаемого эффекта.

По мере того как первоначальное удивление комментаторов израильских СМИ подобным развитием событий сменялось откровенным раздражением, изменились тон и содержание публикаций. Попытки непредвзято разобраться в сути интеллектуальных, культурологических и социально-экономических процессов в общине выходцев из бывшего СССР, влияющих на установившийся характер их отношений со «старыми» ашкеназскими и сефардскими элитами, соответственно, «первого» и «второго» Израиля, уступили место полузабытому набору негативных стереотипов и, казалось бы, уже изжитых «антирусских» предрассудков. Авторы многочисленных обзоров принялись оперировать некогда популярными в академических и журналистских кругах, но с тех пор уже не раз опровергнутыми серьезными аналитиками представлениями о русскоязычных евреях как «хомо советикус», то есть, несмотря на двадцатилетний опыт пребывания в Израиле, продуктах «советской, антидемократической в основе своей культуры» и «носителях тоталитарной сталинистской идеологии», якобы «априори неспособных» воспринять либеральные ценности западного общества.

Эти заявки на «русской улице» не остались незамеченными и, вполне естественно, никакого перелома в пользу левых партий, оперировавших терминологией «палаточников» и пригласивших их лидеров в свои списки, по этой причине не произошло.

Делая общий вывод, отметим, что прогноз, который мы сделали в начале кампании, что 70–80% «русских» не хотят чисто «русскую» или чисто израильскую партию, а предпочитают «русскую партию с израильским акцентом», каковой является НДИ, или «израильскую партию с русским акцентом», каковых, с развалом электората Кадимы, кроме Ликуда, пока не имеется, полностью подтвердился результатами этих выборов. Провал партии «Исраэлим» Давида Кона показал еще раз узость электоральной ниши для чисто «русской» партии, способной вместить не более одного или полутора мандатов, даже при солидарном голосовании сторонников такого типа партий, за один список.

Это не значит, что русскоязычные, особенно молодежь и лица среднего возраста, многие из которых, как отмечалось, реально или потенциально принадлежат к среднему классу, находятся «в кармане» у умеренно правых социально-рыночных партий. Уже сегодня доля молодежи и лиц «раннего среднего возраста», отдавших свои голоса за партии «угнетенного среднего класса» — правый «Еврейский дом» и «умеренно левый», но позиционирующий себя как центристский «Еш атид» была выше, чем в среднем по общине. Но пока — на «русской» улице без особых электоральных перемен.

Зеев Ханин,
Институт Ближнего Востока, Израиль