«Испорченный немецкий», или язык для домашнего употребления

«Идиш продолжит свое существование в двух параллельных плоскостях. Во-первых, в качестве культурологического феномена, который будут еще долго изучать и который будет вызывать пристальное внимание со стороны как исследователей, так и всех желающих на нем говорить. И, во-вторых, как язык общения ультра-ортодоксальных евреев-ашкеназов». Это мнение в беседе с «Деталями» высказал профессор, кандидат исторических наук Михаил Членов. Этнограф и востоковед, декан филологического факультета (иудаики и гебраистики) Государственной классической еврейской академии имени Маймонида в Москве, Михаил Членов принял участие в Международной памятной конференции, посвященной языку и культуре идиш, которая прошла в Черновцах.

— Идиш — один из еврейских языков, а таковыми мы называем те, которые существовали параллельно с ивритом на протяжении многих веков. И которые, хотя об этом многие забывают, всегда были еврейством нелюбимы, — говорит Михаил Членов.

— Так уж и нелюбимы?

— Ну, скажем иначе — не престижны. «Настоящим» был только один, святой язык, «лошен койдеш», как говорят на идиш. А сам идиш, вместе с другими языками, — которых, включая ладино и прочие, насчитывается примерно двадцать пять — был языком «для домашнего употребления».

В чем разница между разговорным языком, домашним — и святым языком, ивритом? В том, что есть вещи, которые нельзя, недопустимо было произносить на святом языке.

— Например?

— Нельзя было сказать на иврите: «Маня, вынеси помойное ведро!» Собственно говоря, идиш начал развиваться, как и большинство других еврейских языков, как язык для женщин, для детей и для неграмотных мужчин. На нем обсуждали быт — тему непрестижную, по сравнению с духовной. Но в середине девятнадцатого века наметился серьезный перелом: идиш превращается из еврейского языка в национальный. Черновицкая конференция, которая прошла более ста лет назад, как раз и рассматривала этот вопрос в контексте существования идиш как национального языка.

— Проведение той конференции было вызвано нарастающим конфликтом между сторонниками идиша и иврита?

— Не совсем так. Там присутствовали и идишисты, и гебраисты. Понятное дело, что они ругались друг с другом. Но идея конференции состояла в другом: объявить, что идиш – это не испорченный немецкий, как его тогда называли, а самостоятельный язык, имеющий такие же права на существование, как русский, например, или английский. И таковым должен быть признан.

— Но разве идиш не создавался на базе романо-германской группы языков?

— Давайте так: идиш – это еврейский вариант немецкого языка. Но в начале двадцатого века он воспринимался как жаргон, как испорченный немецкий! Скажем, в начале первой мировой войны журнал «Еврейский мир», издававшийся на русском языке в России, вел рубрику «Новости жаргонной литературы».

Но, как я уже говорил, ситуация стала меняться, появилось поколение, которое понимало, что это не просто какой-то корявый жаргон, а язык, на котором можно творить и создавать культуру. Появились писатели — Менделе Мойхер Сфорим, Шолом-Алейхем, Шолом Аш, Ицхок Лейбуш Перец… И вот тогда идиш начал терять свойства еврейского «обиходного языка», эту непрестижность, эту диглоссию с ивритом. Он начинает терять двурегистровость, то есть когда в языке существуют два регистра, разговорный и переводной.

Переводят на идиш Тору, к примеру. Где больше гебраизмов – в разговорном или в переводе? В разговорном, потому что переводят так, чтобы не было вообще заимствований из иврита. С одной стороны, хотят добиться «чистоты перевода», а с другой — соответствовать если не синтаксису, то грамматике иврита. Потому эти чудовищные переводы невозможно читать и по сей день.

Но расцвет идиш – это не только переводы и не только литература. Это появление журналистики и СМИ. Это появление театров, в которых ставили пьесы известных драматургов — на идиш переводили классическую литературу. Язык, таким образом, менял свой статус, превращаясь в национальный, и завоевывал массы. Так что спор на конференции в Черновцах, о которой мы говорили, был, скорее, терминологический — то есть считать ли идиш еврейским языком, разговорным, или общенациональным. Вряд ли кто-то из участников той конференции мог предположить, что пройдет всего несколько десятков лет, и еврейский мир, в основном, заговорит на иврите. А идиш будет исчезать, увы.

— Какова же ситуация сегодня?

— Тот светский идиш, на котором создавался колоссальный культурный пласт, практически исчез. Но он остался еврейским языком, и прекрасно существует. Сегодня на идише говорят, по разным оценкам, от полумиллиона до миллиона человек во всем мире. Главным образом в среде ультра-ортодоксальных евреев-ашкеназов Израиля, Америки, Бельгии, Франции… Не так давно я встречался с американскими социологами, которые в ортодоксальных общинах Бруклина насчитали примерно тридцать тысяч человек, для которых идиш – родной язык, а английского они не знают.

— О ком, преимущественно, идет речь?

— В основном, о женщинах из ультраортодоксальных семей. Для них идиш – практически единственный язык общения, поскольку они, как правило, сидят по домам и занимаются семьей. Есть и школьные учебники на идиш, по которым у многих из них дети учатся. Это язык их общения. Другое дело, что это другой идиш.

— Почему «другой»?

— Потому что они не признают Шолом-Алейхема, Башевиса Зингера… Это не их идиш, не тот язык, который мог считаться общенациональным. Это еврейский язык, и в таком качестве он сохраняется в религиозной среде. А качество общенационального идиш практически утратил. На территории бывшего СССР доживают последние сотни, это в лучшем случае, носителей идиша как общенационального языка. Не думаю, что даже в Москве можно найти кого-то из них.
Посмотрите, скажем, на участников нашей конференции. Среди них очень мало людей, для которых идиш – это родной язык. Но интерес к нему не исчезает. Появляются центры изучения идиш, проводятся семинары, пишутся исследования. Люди учат его и начинают на нем писать стихи и короткие рассказики. Язык начинает жить в среде людей, для которых он не является родным, но которые его любят по каким-то своим причинам. Он теряет этничность носителей, сейчас среди тех, кто пытается говорить на идиш и его изучать, есть русские, украинцы, немцы… Даже японцы есть.

— То есть, можно говорить о попытке восстановления языка идиш?

— Попытки его восстановления, подобно тому, как восстановил в свое время иврит Элиезер Бен Иегуда, обречены на провал, они ни к чему не приведут.

Таких языков, как идиш, немало. Например, с корнуэльским языком та же самая картина, и это при том, что последний носитель этого языка умер в восемнадцатом веке. А язык начал жить второй жизнью. Это происходит и со «светским идишем», в то время как «религиозный идиш» идет своим путем: ни на одной из конференций вы, скорее всего, не увидите религиозного человека. Это не их идиш, они его не любят.
Мне как-то в руки попал учебник идиш для девочек, которые учатся в религиозных школах. Там изображены разные зверушки, цветочки, бабочки, но ни слова о литературе. То есть это совершенно иное культурное восприятие мира.
Идиш ортодоксов, в свою очередь, делится на ряд диалектов — как было, собственно, всегда. Наиболее известный из них сейчас — это уже не старые диалекты, как украинский или бессарабский, а польский, на базе которого возник особый западный диалект. Такой возникает не в процессе эволюции языка, а в контакте с местностью, в которой живут евреи.

— То есть, по сути, мы имеем два разных языка: один используется для общения, а второй изучается.

— Да, и этот второй я называю «меморат», то есть язык, нуждающийся в сохранении и сбережении, как некий культурологический феномен. И как язык-меморат он имеет определенные перспективы, но вообще о явлении языка-мемората очень мало пишут и очень мало говорят.

Один известный американский лингвист Майкл Краус — еврей по происхождению и мой хороший знакомый — лет двадцать пять назад опубликовал статью, которая вызвала эффект разорвавшейся бомбы в лингвистическом сообществе. Он сказал, что человечество давно завело «Красную книгу» для животных, которые находятся на грани уничтожения — но языки исчезают с не меньшей скоростью. Сегодня в мире от пяти до шести тысяч языков, но по его прогнозу, к середине двадцать первого века их останется всего лишь пятьсот. Мы с вами говорим об идиш как о языке-меморате — но и другие еврейские языки исчезают! На наших глазах уходит еврейский татский язык, хотя он еще слышен. Исчезает еврейский бухарский. Ладино стал уже меморатом. То же касается и языка хакития – это язык сефардов Северной Африки, то есть Алжира, Туниса, Марокко. Это вариант еврейско-испанского языка, а в последние полвека его носители перешли на литературный испанский. То же самое происходит с грузинским еврейским, существование которого некоторыми отрицается, но он есть, и доживает последние дни в качестве языка «для домашнего пользования».

— Как правило, когда говорят о причинах исчезновения языка и культуры идиш, упор делают на то, что большинство его носителей погибло во время Катастрофы.

— Это верно, но лишь в определенной степени. А почему он исчез в Америке, в Аргентине, в Англии — странах, до которых война не дошла?

— Почему же?

— Тут надо апеллировать к книге знаменитого американского лингвиста Макса Вайнрайха «История языка идиш», которая не только об идиш, но и обо всех еврейских языках. Он выделяет ряд обязательных признаков существования еврейских языков. Они возникали не потому, что какой-то замечательный еврей вдруг взял и придумал тот или иной язык — а спонтанно, когда еврейская община была отделена по религиозному, бытовому и иным признакам от нееврейской. Когда исчезает изоляция — исчезает и «отдельный» язык. Вот в чем причина.

Марк Котлярский, «Детали».

Источник: ФБ

nike air max 1 soccer