Громадські активісти різних національностей закликають не підтримувати російський проєкт меморіалу Бабин Яр
ПРИЄДНУЙТЕСЬ! ТІЛЬКИ РАЗОМ МИ ЗМОЖЕМО ЦЕ ЗУПИНИТИ
Збір підписів триває за посиланням
Ваад України та НаУКМА (кафедра історії)
Умови вступу на міждисциплінарну сертифікатну програму з юдаїки
«Испорченный немецкий», или язык для домашнего употребления
«Идиш продолжит свое существование в двух параллельных плоскостях. Во-первых, в качестве культурологического феномена, который будут еще долго изучать и который будет вызывать пристальное внимание со стороны как исследователей, так и всех желающих на нем говорить. И, во-вторых, как язык общения ультра-ортодоксальных евреев-ашкеназов». Это мнение в беседе с «Деталями» высказал профессор, кандидат исторических наук Михаил Членов. Этнограф и востоковед, декан филологического факультета (иудаики и гебраистики) Государственной классической еврейской академии имени Маймонида в Москве, Михаил Членов принял участие в Международной памятной конференции, посвященной языку и культуре идиш, которая прошла в Черновцах.
— Идиш — один из еврейских языков, а таковыми мы называем те, которые существовали параллельно с ивритом на протяжении многих веков. И которые, хотя об этом многие забывают, всегда были еврейством нелюбимы, — говорит Михаил Членов.
— Так уж и нелюбимы?
— Ну, скажем иначе — не престижны. «Настоящим» был только один, святой язык, «лошен койдеш», как говорят на идиш. А сам идиш, вместе с другими языками, — которых, включая ладино и прочие, насчитывается примерно двадцать пять — был языком «для домашнего употребления».
В чем разница между разговорным языком, домашним — и святым языком, ивритом? В том, что есть вещи, которые нельзя, недопустимо было произносить на святом языке.
— Например?
— Нельзя было сказать на иврите: «Маня, вынеси помойное ведро!» Собственно говоря, идиш начал развиваться, как и большинство других еврейских языков, как язык для женщин, для детей и для неграмотных мужчин. На нем обсуждали быт — тему непрестижную, по сравнению с духовной. Но в середине девятнадцатого века наметился серьезный перелом: идиш превращается из еврейского языка в национальный. Черновицкая конференция, которая прошла более ста лет назад, как раз и рассматривала этот вопрос в контексте существования идиш как национального языка.
— Проведение той конференции было вызвано нарастающим конфликтом между сторонниками идиша и иврита?
— Не совсем так. Там присутствовали и идишисты, и гебраисты. Понятное дело, что они ругались друг с другом. Но идея конференции состояла в другом: объявить, что идиш – это не испорченный немецкий, как его тогда называли, а самостоятельный язык, имеющий такие же права на существование, как русский, например, или английский. И таковым должен быть признан.
— Но разве идиш не создавался на базе романо-германской группы языков?
— Давайте так: идиш – это еврейский вариант немецкого языка. Но в начале двадцатого века он воспринимался как жаргон, как испорченный немецкий! Скажем, в начале первой мировой войны журнал «Еврейский мир», издававшийся на русском языке в России, вел рубрику «Новости жаргонной литературы».
Но, как я уже говорил, ситуация стала меняться, появилось поколение, которое понимало, что это не просто какой-то корявый жаргон, а язык, на котором можно творить и создавать культуру. Появились писатели — Менделе Мойхер Сфорим, Шолом-Алейхем, Шолом Аш, Ицхок Лейбуш Перец… И вот тогда идиш начал терять свойства еврейского «обиходного языка», эту непрестижность, эту диглоссию с ивритом. Он начинает терять двурегистровость, то есть когда в языке существуют два регистра, разговорный и переводной.
Переводят на идиш Тору, к примеру. Где больше гебраизмов – в разговорном или в переводе? В разговорном, потому что переводят так, чтобы не было вообще заимствований из иврита. С одной стороны, хотят добиться «чистоты перевода», а с другой — соответствовать если не синтаксису, то грамматике иврита. Потому эти чудовищные переводы невозможно читать и по сей день.
Но расцвет идиш – это не только переводы и не только литература. Это появление журналистики и СМИ. Это появление театров, в которых ставили пьесы известных драматургов — на идиш переводили классическую литературу. Язык, таким образом, менял свой статус, превращаясь в национальный, и завоевывал массы. Так что спор на конференции в Черновцах, о которой мы говорили, был, скорее, терминологический — то есть считать ли идиш еврейским языком, разговорным, или общенациональным. Вряд ли кто-то из участников той конференции мог предположить, что пройдет всего несколько десятков лет, и еврейский мир, в основном, заговорит на иврите. А идиш будет исчезать, увы.
— Какова же ситуация сегодня?
— Тот светский идиш, на котором создавался колоссальный культурный пласт, практически исчез. Но он остался еврейским языком, и прекрасно существует. Сегодня на идише говорят, по разным оценкам, от полумиллиона до миллиона человек во всем мире. Главным образом в среде ультра-ортодоксальных евреев-ашкеназов Израиля, Америки, Бельгии, Франции… Не так давно я встречался с американскими социологами, которые в ортодоксальных общинах Бруклина насчитали примерно тридцать тысяч человек, для которых идиш – родной язык, а английского они не знают.
— О ком, преимущественно, идет речь?
— В основном, о женщинах из ультраортодоксальных семей. Для них идиш – практически единственный язык общения, поскольку они, как правило, сидят по домам и занимаются семьей. Есть и школьные учебники на идиш, по которым у многих из них дети учатся. Это язык их общения. Другое дело, что это другой идиш.
— Почему «другой»?
— Потому что они не признают Шолом-Алейхема, Башевиса Зингера… Это не их идиш, не тот язык, который мог считаться общенациональным. Это еврейский язык, и в таком качестве он сохраняется в религиозной среде. А качество общенационального идиш практически утратил. На территории бывшего СССР доживают последние сотни, это в лучшем случае, носителей идиша как общенационального языка. Не думаю, что даже в Москве можно найти кого-то из них.
Посмотрите, скажем, на участников нашей конференции. Среди них очень мало людей, для которых идиш – это родной язык. Но интерес к нему не исчезает. Появляются центры изучения идиш, проводятся семинары, пишутся исследования. Люди учат его и начинают на нем писать стихи и короткие рассказики. Язык начинает жить в среде людей, для которых он не является родным, но которые его любят по каким-то своим причинам. Он теряет этничность носителей, сейчас среди тех, кто пытается говорить на идиш и его изучать, есть русские, украинцы, немцы… Даже японцы есть.
— То есть, можно говорить о попытке восстановления языка идиш?
— Попытки его восстановления, подобно тому, как восстановил в свое время иврит Элиезер Бен Иегуда, обречены на провал, они ни к чему не приведут.
Таких языков, как идиш, немало. Например, с корнуэльским языком та же самая картина, и это при том, что последний носитель этого языка умер в восемнадцатом веке. А язык начал жить второй жизнью. Это происходит и со «светским идишем», в то время как «религиозный идиш» идет своим путем: ни на одной из конференций вы, скорее всего, не увидите религиозного человека. Это не их идиш, они его не любят.
Мне как-то в руки попал учебник идиш для девочек, которые учатся в религиозных школах. Там изображены разные зверушки, цветочки, бабочки, но ни слова о литературе. То есть это совершенно иное культурное восприятие мира.
Идиш ортодоксов, в свою очередь, делится на ряд диалектов — как было, собственно, всегда. Наиболее известный из них сейчас — это уже не старые диалекты, как украинский или бессарабский, а польский, на базе которого возник особый западный диалект. Такой возникает не в процессе эволюции языка, а в контакте с местностью, в которой живут евреи.
— То есть, по сути, мы имеем два разных языка: один используется для общения, а второй изучается.
— Да, и этот второй я называю «меморат», то есть язык, нуждающийся в сохранении и сбережении, как некий культурологический феномен. И как язык-меморат он имеет определенные перспективы, но вообще о явлении языка-мемората очень мало пишут и очень мало говорят.
Один известный американский лингвист Майкл Краус — еврей по происхождению и мой хороший знакомый — лет двадцать пять назад опубликовал статью, которая вызвала эффект разорвавшейся бомбы в лингвистическом сообществе. Он сказал, что человечество давно завело «Красную книгу» для животных, которые находятся на грани уничтожения — но языки исчезают с не меньшей скоростью. Сегодня в мире от пяти до шести тысяч языков, но по его прогнозу, к середине двадцать первого века их останется всего лишь пятьсот. Мы с вами говорим об идиш как о языке-меморате — но и другие еврейские языки исчезают! На наших глазах уходит еврейский татский язык, хотя он еще слышен. Исчезает еврейский бухарский. Ладино стал уже меморатом. То же касается и языка хакития – это язык сефардов Северной Африки, то есть Алжира, Туниса, Марокко. Это вариант еврейско-испанского языка, а в последние полвека его носители перешли на литературный испанский. То же самое происходит с грузинским еврейским, существование которого некоторыми отрицается, но он есть, и доживает последние дни в качестве языка «для домашнего пользования».
— Как правило, когда говорят о причинах исчезновения языка и культуры идиш, упор делают на то, что большинство его носителей погибло во время Катастрофы.
— Это верно, но лишь в определенной степени. А почему он исчез в Америке, в Аргентине, в Англии — странах, до которых война не дошла?
— Почему же?
— Тут надо апеллировать к книге знаменитого американского лингвиста Макса Вайнрайха «История языка идиш», которая не только об идиш, но и обо всех еврейских языках. Он выделяет ряд обязательных признаков существования еврейских языков. Они возникали не потому, что какой-то замечательный еврей вдруг взял и придумал тот или иной язык — а спонтанно, когда еврейская община была отделена по религиозному, бытовому и иным признакам от нееврейской. Когда исчезает изоляция — исчезает и «отдельный» язык. Вот в чем причина.
Марк Котлярский, «Детали».
Источник: ФБ