Зеев Ханин. Новая алия из СНГ и Балтии: штрихи к портрету

В последнее время в израильском информационном пространстве (в основном, в русскоязычном, но не только) идет оживленная дискуссия о новой волне еврейской репатриации из России и иных постсоветских стран. Именно эта волна последних трех-четырех лет, по устоявшему журналистскому стереотипу, и принесла в Израиль долгожданное новое «креативное» поколение русскоязычных репатриантов. Не споря по поводу всего множества терминов, которыми полемисты и обозначают эту группу совсем недавних репатриантов – «качественная», «сырная», «путинская», «гуманитарная» и т.п. – отметим, что речь действительно идет о социологическом феномене, требующем, пусть пока и первичного, осмысления.

Классическая «алия 90-х» более-менее завершилась к 1997-1998 гг. (всего в эти годы, то есть, с января 1990 года, приехало около 750 000 человек, две трети из которых (за вычетом умерших и постоянно проживающих за рубежом), сегодня проживают в стране. Они и составляют ядро «русскоязычной общины» Израиля. С конца 1998 по 2000 годы приехало порядка 120 000 человек, в массе своей «вытолкнутых» из СНГ дефолтом и экономическим кризисом тех лет, и которые по своим ценностным ориентациям и стереотипам сознания уже существенно отличались от поздней советской и ранней постсоветской «алии 90-х». Не случайно, что доля репатриантов этих лет, кто принял решение вернуться назад или перебраться в «третьи страны» в 2002-2004 годах, то есть в период, когда последствия финансово-экономического кризиса 2000-2001 гг. были преодолены, была выше, чем среди репатриантов, прибывших в другие годы.

В 2002 начался резкий спад алии, который продолжался до «перелома» 2009 года. Видимо, эта «алия нулевых» тоже должна рассматриваться как отдельная социокультурная группа, среди которой доминировали выходцы из географической, экономической и культурной периферии стран СНГ и Балтии. Их переезд был в основном мотивирован семейными связями, личными и собственно экономическими причинами. А в молодежной когорте впервые оказалась заметна группа лиц, идентичность которых сложилась в системе возрождённого еврейского образования в странах исхода.

Далее, в 2009-2013 годах начинается новый рост репатриации, причем в социокультурном смысле эта группа была продолжением «алии нулевых», то есть первым постсоветским, в полном смысле этого слова, поколением репатриации из СНГ и Балтии. Оживление репатриации в эти годы, вероятнее всего, произошёл за счёт тех, кто ранее пребывал в категории «колеблющихся», оставивших свои сомнения в свете бурного экономического роста в Израиле, который справился с дальними последствиями «интифады Аль-Акса», почти «не заметил», в экономическом смысле, Вторую ливанскую войну и две операции в секторе Газа, и оказался чужим на празднике «арабской весны». И это все на фоне финансовой нестабильности и неопределенных экономических (и не только) перспектив в странах Европы и США, и первых признаках исчерпания заданного в «нулевых годах» потенциала роста российской экономики, во многом влиявшей и на другие страны СНГ.

Реальный всплеск репатриации начинается в 2014 году: в этом и 2016 годах в страну прибыло в полтора раза, а в 2015 году – даже в два раза больше новых русскоязычных граждан, чем в 2013 году. Очевидно, что основную роль в этом росте сыграли «выталкивающие» факторы, которые, не вдаваясь в детали, можно обозначить как кратко- и среднесрочные последствия российско-украинского конфликта, серьезно повлиявшего на экономическую ситуацию и общую социально-политическую атмосферу обеих стран. В целом, с января 2014 по декабрь 2016 года в страну прибыло порядка 45 000 репатриантов из стран СНГ и Балтии (из них более 45% из Украины и более 40% из России). Эта группа составляет порядка 4.5% «русского Израиля» – чем, собственно, демографический потенциал этой «новой качественной алии2 (НКА) и ограничивается.

Понятно, что политические, интеллектуальное и культурное влияние той или иной группы может быть диспропорционально выше ее демографических параметров – в этом смысле НКА, по крайней мере, на уровне общественного мнения, уже получила весьма внушительный кредит. В какой степени эти ожидания оправданы? Действительно, по сравнению с предыдущей волной алии, эту группу отличает существенно более высокая доля выходцев из больших городов России и Украины. Но в целом, алия последних 3-4-х лет представляет репрезентативный социально-демографический срез еврейского населения бывшего СССР. Примерно четверть этой группы составляют выпускники ВУЗов, и чуть более трети – обладатели среднего специального или профессионального (техникумы училища, коллежи) образования. Что, несомненно, немало – но не радикально больше, чем, например, в конце 1990-х и начале 2000-х годов.

Далее, профессиональная структура НКА является прямым следствием радикальной реструктуризации образовательного рынка, которая прошла в странах СНГ в последние два десятилетия. Так, доля врачей, инженеров и техников, программистов, педагогов всех типов и уровней, и т.п. среди репатриантов 2014-16 гг. оказалась существенно ниже, чем среди русскоязычных репатриантов 1990-х годов. При этом имеется весьма значительная доля представителей свободных профессий и сферы услуг, а ученых-гуманитариев оказалось почти в 5 раз больше, чем исследователей в сфере точных и естественных наук. Наконец, почти 40% репатриантов 2014-2016 гг. трудоспособного возраста были в момент прибытия зарегистрированы как «лица, не имеющие профессиональной подготовки» в соответствии с израильскими стандартами (впрочем, их значительную долю, видимо, составляют недоучившиеся студенты, которые могут продолжить свое образование в Израиле). Иными словами, Израиль и в самом деле получил ценную прибавку своего интеллектуального капитала. Но говорить о повышенной иммиграционной динамике в Израиль еврейского сегмента постсоветского «креативного класса», который может обеспечить новый прорыв в израильской экономике – подобно роли, которой алия 1990-х сыграла в «технологической революции» конца 1990-х и начала 2000-х годов, вероятнее всего, пока преждевременно.

Второй, возникающий в этой связи вопрос – как последняя по времени волна алии из бывшего СССР вписывается в сложившуюся уже организационную и культурно-ментальную структуру русскоязычной общины страны. Вряд ли пока можно делать окончательный вывод о том, что эта волна уже сформировала свою систему социальных сетей, услуг и институтов, или пробует встроиться в уже имеющиеся схемы (хотя проявления обеих тенденций налицо). Но, по крайней мере, одна индикация – географическая – уже имеется.

В силу исторических причин, «русскоязычное» еврейство сформировалось как городское общество. Процесс быстрой урбанизации советских евреев шел на протяжении всего существования СССР и продолжался после его распада. В тех постсоветских странах, где сохранилось демографически значимое еврейское население, идет очевидная тенденция его «стягивания» в сравнительно немногих крупных индустриальных и культурных центрах России, Украины и 2-3 других стран. Где в целом характерный для постсоветского еврейства процесс депопуляции, к середине нулевых годов во многом прекратился (оказавшись, однако, перед отмеченным новым вызовом оживления еврейской эмиграции последних 3-4 лет). Аналогичная тенденция имеет место и в странах, принявших советскую и постсоветскую еврейскую эмиграцию последних десятилетий: практически везде «русскоязычные» евреи и члены их семей концентрируются в сравнительно немногих крупных городах.

На первый взгляд, близкая картина наблюдается и в Израиле. Как известно, в начале 90-х годов прошлого века правительство Израиля предприняло немало усилий с тем, чтобы направить «большую алию» из СССР/СНГ в города развития Негева и Галилеи, с целью укрепления социальной и географической периферии страны (что, в некотором смысле удалось сделать). Тем не менее, порядка 60% выходцев из СССР и постсоветских стран сегодня проживает в 14 крупнейших городах Израиля (100 и более тыс. жителей), в массе своей – в городских агломерациях Тель-Авива и Хайфы. А также в Ашдоде, Ашкелоне, Иерусалиме и Беер-Шеве, где местные «русско-израильские» сообщества (не учитывая второе поколение семей репатриантов) насчитывают по нескольку десятков тысяч человек.

Однако, в сравнении с вышеотмеченными процессами в других регионах русско-еврейского мира, в Израиле направленность этих тенденций несколько иная. Собственно наиболее крупные города страны – Иерусалим, Тель-Авив, Хайфа, Петах-Тиква и Ришон ле-Цион – стали своего рода транзитными пунктами. Многие из немалого числа первоначально там осевших представителей самой первой волны поздне-и постсоветской репатриации через несколько лет предпочли приобретенное или более доступное либо более комфортабельное съемное жилье в городах-спутниках прибрежных мегаполисов или их дальней периферии. А также в населенных пунктах, нередко называемых «периферией центра» (таких как Рамле, Лод, Бейт-Шемеш и т.д.), или коллективных поселениях Иудеи и Самарии (Западный берег р.Иордан).

Так, доля представителей первого, наиболее массового этапа «большой алии» 1989-1993 годов, живущих в таких городах, как Хайфа, Петах-Тиква, Бат-Ям, Ришон ле-Цион и Нетания, оказалась, по нашим данным, на 20-30% процентов ниже доли общего русскоязычного населения этих городов от общей численности "русского Израиля". Разителен и пример Иерусалима: как абсолютная численность живущих в городе русскоязычных израильтян в целом, так и их доля от общей численности общины (немногим более 3%) находится в явном противоречии с присущим советским и постсоветским евреям интересом к столичным городам везде, кроме, как мы видим, Израиля.

Определенным исключением в этом смысле является Тель-Авив – притом, что рост общей абсолютной численности русско-еврейского населения города прекратился на рубеже веков, доля живущих там представителей первой этапа «большой алии» все еще соответствует средним значениям по общине. Ровно противоположную картину мы видим, например, в Хайфе, наиболее "русском", в демографическом смысле, городе Израиля. Чем меньше стаж пребывания в Израиле живущих в городе выходцев из СССР/СНГ, тем выше их доля от общей численности репатриантов соответствующего года.

В целом же, города, где русскоязычные репатрианты составляют более пятой части населения, за исключением 3-4 примеров (такие как Ашдод, оспаривающий у Хайфы статус «русской столицы Израиля» или Беер-Шева) находятся вне списка крупнейших населенных пунктов страны. Именно в этих трех десятках городов, и особенно – в определенных кварталах и микрорайонах концентрации выходцев из бывшего СССР в основном происходит развитие институциональной составляющей «русской» репатриантской субкультуры Израиля, материальные измерения которой были неоднократно описаны исследователями (включая автора этих строк). 

Что же касается упомянутой выше последней по времени волны алии из бывшего СССР, то утвердившийся в общественном сознании стереотип полагает, что она почти целиком устремилась в Тель-Авив (отличаясь тем самым от волн первой половины 1990-х и конца 1990-х и нулевых, символом которых были условные «Иерусалим» и «Ашдод»).

Действительно, в Тель-Авиве поселилось более 8% представителей этой группы, и еще 7.5% в Бат-Яме, на глазах этого поколения израильтян превратившегося из рабочего пригорода Тель-Авива в его престижное продолжение. То есть, явно не большинство, но все же в полтора раза больше, чем в целом доля «русских» израильтян, проживающих в этих городах.

Столь же диспропорционально широко члены последней волны представлены в Нетании, и наоборот, диспропорционально скромно – в Ашдоде, Беер-Шеве, Холоне, Петах-Тикве, не говоря уже о городах периферии, которые стали 2вторым выбором» алии 1990-х. За исключением Эйлата: доля поселившихся там русскоязычных репатриантов последней волны оказалась в 2.5 раза больше, чем в среднем по общине. Напрашивающееся предположение, что город имеет перспективу стать этаким «Майями Бич русского Израиля», останавливает отсутствие подтвержденной информации о массовом наплыве русских олигархов», перебирающихся в Эйлат на постоянное место жительства. Скорее, на эту роль могут претендовать упомянутые города Нетания и Бат-Ям. Более правдоподобна версия о востребованности действующих в городе программ трудоустройства новых репатриантов и трудовых мигрантов, имеющих право на ПМЖ, а также доступность административных услуг.