Зеев (Владимир) Ханин. Деньги для террора: Иран и "Хизбалла" в Латинской Америке

Среди тем, поднятых Дональдом Трампом в его первом выступлении на Генассамблее ООН, немалое внимание привлек его призыв противостоять «авторитарным режимам, которые стремятся разрушить ценности, системы и альянсы, предотвращавшие конфликты и направлявшие мир к свободе со времен Второй мировой войны». Среди таких сил Президент США назвал, прежде всего, Иран, а также КНДР, Венесуэлу и прочие «социалистические диктатуры», которые вместе с исламским экстремизмом и терроризмом, а также "международными криминальными сетями", по мнению хозяина Белого дома, и являются основными вызовами мировой стабильности.

Новая "ось зла"?

Анализируя эти высказывания, авторы многочисленных публикаций в СМИ и профессиональных политологических изданий, задаются вполне правомерным вопросом – имел ли в виду глава ведущей супердержавы серию необязательно связанных друг с другом вызовов и угроз, или речь идет об очередной новой "оси зла", все или большинство элементов которой пребывают в некой взаимодополняющей интеракции?

Упоминание о дуге "режимов-изгоев от Ирана до Северной Кореи", которое в ходе своего драматического заявления об отношении США к «ядерной сделке» с Ираном, которое в пятницу, 13 октября сделал глава Белого дома, показало, что вторая из этих версий не лишена оснований. В каком-то смысле его версию подтвердили и представители самих упомянутых им стран, например, председатель парламента ИРИ Али Лариджани и его северокорейский коллега Ан Дон Чхон, которые в широко процитированной в СМИ беседе во время проходящей в Санкт-Петербурге ассамблее Межпарламентского союза, назвали свои страны "братьями по оружию" (почти не оставив у комментаторов сомнений, что речь, прежде всего, идет о партнерстве в военно-ядерной сфере). Но Дональд Трамп не остановился только на этом пункте, четко связав в своем выступлении эту "тоталитарную дугу" с такими странами, как "попирающие политические и религиозные свободы" своих народов "коммунистическая диктатура Кубы" и режим "социалистического угнетения в Венесуэле". А также режимы, поддерживающие "воинствующих исламистов" из таких группировок, как "Аль-Кайда" и "Хезболла".

Ядром этой формирующейся деструктивной системы Трамп назвал режим "иранских фанатиков", который, помогая "Хизбалле", ХАМАСу и прочим радикальным и деструктивным сообществам, превратил Иран в «главное государство-спонсор терроризма», распространяющее "насилие, кровопролитие и хаос по всему миру". Что и требует, по мнению Президента США, "положить конец его ядерным амбициям", которые возросли после заключения крайне невыгодной для США и цивилизованного мира сделки великих держав (группа "5+1") с Тегераном. Поскольку эта сделка, как отметил глава Белого дома, обеспечила аятоллам широкую свободу действий и разморозила иранские валютные ресурсы, немедленно перенаправленные на "развитие ядерных технологий, разработку баллистических ракет и экспорт терроризма".

Похоже, что именно подобное сочетание исламистских и прокоммунистических диктаторских режимов, глубоко вовлеченных в международный криминал, и предполагает стать фокусом новой антитеррористической доктрины Белого Дома. Так, одновременно с подготовкой пакета санкций в отношении "управляющего звена" этого исламистского криминально-террористического проекта – высокопоставленных деятелей иранского Корпуса стражей Исламской революции и связанных с ним структур, Госдеп США разработал комплекс мер по противодействию глобальной деструктивной активности главного арабского "прокси" Ирана – "Хизбаллы".

По мнению экспертов американского внешнеполитического ведомства, эта радикальная шиитская исламистская группировка, благодаря постоянной и всеобъемлющей поддержке режима иранских аятолл, за двадцатилетие, прошедшее после ее внесения американцами в октябре 1998 года в список террористических организаций, немало продвинулась в развитии собственных и адаптации ранее действующих террористических ячеек. Причем, не только в регионе Ближнего Востока, но и далеко за его пределами. А также стала важным каналом взаимодействия Тегерана с авторитарными лидерами и криминально-мафиозными кругами в различных странах и континентах. В том числе – и с целью мобилизации финансовых, материальных и человеческих ресурсов для масштабной террористической активности.

Южноамериканский плацдарм

Место, которое Дональд Трамп уделил в этой схеме Кубе и особенно Венесуэле не случайно, ибо Латинская Америка в последние годы выдвинулась на роль одного из ведущих ресурсных центров патронируемых Ираном криминально-террористических структур. В этой связи, заявление Белого дома о том, что отсутствие у США намерений ослаблять санкции в отношении этих двух государств объясняется не только неготовностью Каракаса, Гаваны и иных столиц аналогичных режимов восстановить демократию и политические свободы. Дело скорее в том, что правящие элиты этих стран оказались своеобразным элементом возникшей в этой части Латинской Америки специфической комбинации «социалистических диктатур», местной креатуры ближневосточных исламистских террористических группировок и международных криминальных сетей, занятых, по словам президента США, «нелегальным траффиком наркотиков, оружия и людей». Классическим примером этой комбинации, как считает президент Фонда защиты демократий Клиффорд Мей, является вице-президент все той же Венесуэлы, Тарек Эл Аиссами – член осевшей в Венесуэле семьи с ливано-сирийскими корнями, известной тесными связями с группами шиитских джихадистов в Ираке и кругами южноамериканских наркоторговцев. И несмотря, а возможно, именно благодаря этому, пишет Мей, «Эл Аиссами стал номером 2 в администрации венесуэльского прокоммунистического диктатора Николаса Мадуро».

Активизация и усиление в регионе позиций Тегерана, который был и все еще остается важнейшим фактором этих схем, началась в 80-е годы, и ему уже тогда удалось создать масштабную сеть дипломатических и разведывательных миссий, а также деловых и инвестиционных инициатив. Изначальным фокусом этой деятельности была латиноамериканская часть диаспоры ливанских арабов-шиитов, поддержка и агентура из среды которых рекрутировалась через систему созданных Ираном культурных центров, мечетей и религиозных миссий, СМИ, и образовательных учреждений. Образовательные и культурные проекты стали также каналом по привлечению к исламу тысяч представителей местного христианского населения. Включая отбор перспективных кандидатов для их дальнейшей идеологической обработки, религиозного обучения в Иране и последующего привлечения к террористической деятельности. Объектом этих небезуспешных усилий оказался даже такой «бастион коммунистического атеизма» как Куба. Финансируемые иранцами институты – центр шиитской культуры (один из восьмидесяти таких центров, развёрнутых в ЛА) и шиитская мечеть в Гаване стали базой для призыва новых мусульман в ряды распространителей иранской революционной теологии во всех странах Латинской Америки.

Понятно, что подобная деятельность не могла осуществляться без согласия, а нередко – прямого участия местных режимов. Это справедливо даже в отношении Кубы, где до появления иранских миссионеров шиитской общины просто не существовало, и не могло возникнуть без благословения властей. Но в первых рядах в этом смысле находятся такие страны, как имеющая тесные связи с Ираном Венесуэла. Ставшая достоянием гласности, благодаря расследованию министерства финансов США, история выдачи Каракасом сотен венесуэльских паспортов членам иранского Корпуса стражей исламской революции и ливанской террористической группировки «Хизбалла», стало одним из множества эпизодов такого рода. (Каковые, среди прочих, вероятно, и стали поводом включения Венесуэлы в список стран, на граждан которых распространены ограничения на въезд в США).

По данным известного исследователя процессов проникновения Ирана и «Хизбалла» в страны Латинской Америки Эммануэля Оттолеги, представленных в мае 2017 года в отчете сенатской комиссии по иностранным делам Конгресса США, именно «коррумпированные политические элиты таких стран обеспечивают, безопасную гавань растущим связям между исламскими террористическими сетями и воинствующими наркокартелями». Среди арабских террористических группировок, внедрявшихся в регион через созданную Тегераном сеть влияния, особенно велика было роль упомянутого ближайшего «прокси» Ирана - «Хизбаллы». Именно эта группировка, в частности, создала в Южной Америке сеть центров экономического и силового контроля и криминально-террористической деятельности, близких по структуре и функциям тем, которыми эта группировка радикальных исламистов располагала в южном Ливане, западной Африке и некоторых других местах. Почти четыре десятилетия «Хизбалла», опираясь на упомянутые общины ливанских эмигрантов, активно конструировала свои сети влияния в регионе, предлагая себя в качестве брокера и поставщика финансовых услуг местным элитам и синдикатами организованной преступности.

Пример деятельности этого механизма можно обнаружить в так называемой "зоне трех границ" (Tri-Border Area) – плохо контролируемом властями анклаве вдоль сближающихся границ Аргентины, Бразилии и Парагвая. При поддержке Ирана, этот район широко использовался "Хизбаллой" в качестве операционной базы ее дальнейшего проникновения вглубь Южной Америки, включая развертывание системы полулегальных и нелегальных производств, каналов отмывания средств, подделок, грабежей и незаконного оборота табачных изделий и наркотиков. Во многих случаях «Хизбалла» также служила посредником между картелями, помогая им в транспортировке наркотиков и легализации незаконных торгово-финансовых процедур через развитую систему своих связей в западном полушарии, Западной Африке и Китае. Что, в свою очередь, были и остаются важным источником финансирования и снабжения операций "Хизбаллы" и ее союзников на Ближнем Востоке и в других регионах.

В итоге, Латинская Америка стала, по мнению экспертов, ключевым элементом глобальной финансовой системы "Хизбаллы", которую иранские покровители все годы, которые Тегеран находился под экономическими санкциями, подталкивали к поискам альтернативных источников финансирования своей деятельности. Притом, что со снятием в 2015 году санкций, финансирование Ираном деятельности "Хизбалы" увеличилось как минимум вчетверо – с 200 до 800 млн. (а по оценкам министерства обороны Израиля – даже до одного миллиарда) долларов в год, значение для группировки мобилизуемых в Южной Америке агентами и филиалами шиитских исламистов ресурсов отнюдь не уменьшилось. По имеющимся данным, ежегодный объем получаемых оттуда средств составляет от 200 до 300 млн. долларов в год, то есть от пятой части до трети той части ежегодного операционного бюджета группировки, которая формируется помимо иранских взносов.

Актуальность этих и иных привлеченных ресурсов "Хизбалы" резко возросла с того момента, когда иранские взносы в основном стали в меньшей степени расходоваться на обеспечения социально-гражданской и военной инфраструктуры группировки в самом Ливане. И в намного большей степени – на финансирование операций ее боевого крыла в Сирии и тех точках Ближнего Востока и за его пределами, где Тегеран заинтересован в усилении своего присутствия. Похоже, что эти обстоятельства и учтены при выработке новой антитеррористической доктрины США, осуществить которую в Вашингтоне предполагают в партнёрстве со своими ближневосточными союзниками – прежде всего, Израилем и прозападными суннитскими государствами, а также некоторыми союзниками по НАТО и не исключено – в режиме «конкурентного сотрудничества» с Москвой. 

Среди параметров этой доктрины, на которые вполне прозрачно намекнул в своей «иранской» речи Дональд Трамп, находится и комплекс действий по ликвидации источников пополнения ресурсов «Хизбаллы» и прочих иранских «прокси» за счет контрабанды наркотиков из Латинской Америки. Равно как и «кровавых алмазов» из Западной Африки, нелегальных и полулегальных предприятий в этих и других регионах мира, и прочих подобных источников. Там же – изоляция союзников Ирана – неомарксистских и прочих антизападных диктаторских режимов, и создание блоков по противодействию радикальному исламизму Европе, на Ближнем Востоке и в юго-восточной и восточной Азии. И если это так, то у сторонников версии, что альтернативой «неудачному» соглашению «5+1» с Ираном может быть не только силовая опция, похоже, появляются новые аргументы.

Институт Ближнего Востока , 

Ханин В. (Зеэв), Профессор отделения общей политологии и региональной политики Университета Ариэль в Самарии, главный ученый министерства абсорбции Израиля