Памяти погибших в теракте у дельфинария в Тель-Авиве

Памяти девушек и парней,
погибших во время теракта у тель-авивского «Дельфинария»

Боже мой, а ведь прошло уже пятнадцать лет!

Это был приятный вечер. Легкий бриз с моря обвевал лица гуляющих по набережной и сидящих в уютных кафе с видом на море. Мы с друзьями беспечно проходили совсем рядом, а на малосимпатичное здание «Дельфинария» обратила внимание моя жена:

— Надо бы как-нибудь заглянуть на представление. Дельфины такие симпатичные!

— Кажется, именно дельфинов здесь и нет, — улыбнулся наш приятель.

Мимо прошла стайка веселых девушек – они направлялись туда, где уже собралось десятка два молодых людей, ожидавших открытия дискотеки. Кого из этих милых барышень не станет буквально через пару часов? Кто из них останется инвалидом на всю жизнь? Или именно им повезло и они уцелели?

Мы искали место в кафе на набережной – и не могли найти. Играла музыка, люди отрывались от души — наверное, так это умеют только в Тель-Авиве. Свободных столиков нигде не было. И лишь в «Бейт-Опере» — тогда еще не такой запущенной, как сегодня, а очень даже эстетной, — было тихо и спокойно. Немолодой пианист наигрывал на белом рояле, посетители разговаривали вполголоса, неспешно текла дружеская беседа под белое вино и великолепно приготовленные равиоли (а может быть это были спагетти? Вот эту деталь я не запомнил. Да и важна ли она?).

В это время 22-летний житель Калькилии Саид Хутори уже отправился из Яффо в сторону «Дельфинария».

Время близилось к полуночи. Уходить не хотелось. Редко когда выпадает такой приятный вечер.

В это время возле дискотеки «Дольфи» толпились молодые люди, мечтавшие попасть вовнутрь. Кто-то сообщил, что девушек пускают бесплатно, и началась вполне понятная суета.

Хутори сразу привлек внимание охранника своим странным видом и полным ненависти взглядом.

— Что тебе нужно? Что ты собираешься здесь делать? – спросил секьюрити.

— Танцевать! – ответил Саид.

Поняв, что вовнутрь его не пустят, он взорвался в толпе, сгрудившейся у входа. «Пояс шахида», начиненный металлическими шариками, гвоздями и шурупами, убил на месте и террориста – да будь проклято его имя! – и, увы, унес жизни 21 человека. Еще 120 было ранено, и некоторые из них на всю жизнь остались инвалидами.

Чуть позже Арафат распорядился выплачивать семье этой твари пособие. А кто-то из окружения «раиса» нагло заявил: «Они же по вашим еврейским понятиям были грешниками – оскверняли шаббат».

В «Бейт-Опере» мы услышали отголоски этого взрыва. Умолк рояль. Кто-то из официантов включил телевизор.

— Пигуа, — произнес он.

Значит, теракт. Дело, увы, привычное с того момента, как израильское руководство показало, что мир любой ценой обесценил кровь простых израильтян.

Машины «скорой», полицейские автомобили, сотрудники ЗАКА, собиравшие фрагменты тел и стиравшие кровь с асфальта – прошли считанные минуты с момента взрыва, а они уже были на месте.

Посетителей кафе как ветром сдуло. Полицейские и спецслужбовцы искали сообщников террориста. Выбраться с места трагедии было невозможно. Оставалось слушать радио.

— Трое погибших…

— Восемь погибших…

— Одиннадцать…

— Семнадцать…

Только наутро была названа окончательная цифра. Но к этому моменту мы уже знали, что погибшие – в основном русскоязычные подростки. Узнали мы это через час после трагедии, когда с трудом дозвонились до сына.

— Не волнуйтесь, со мной все в порядке, — ответил Мишка. – Вы же знаете, я на дискотеки не хожу… Но там было много ребят из моей школы.

Учился он в школе «Шевах-Мофет». И в семнадцать лет ему довелось участвовать в похоронах ровесниц – двух его одноклассниц. С тех пор он ни разу не пропустил поминальный утренник в школе. Для него и других мофетовцев это – отнюдь не формальное мероприятие…

… Прошло часа два, и вдруг одно за другим стали открываться кафе, заиграла музыка. Сотрудники ЗАКА с мощными фонарями еще продолжали собирать фрагменты тел, останки уже были отвезены на опознание, и родители в ужасе узнавали в изувеченных телах тех, кого несколько часов назад отпустили повеселиться, – а народ повалил на импровизированные танцплощадки на набережной.

Знакомый полицейский рассказывал, как он потребовал разойтись.

— А что, вы продолжаете искать сообщника? – настороженно спросил кто-то из весельчаков.

— Нет, но нельзя же так… сразу, — голос стража порядка, который видел кровавое месиво возле «Дельфинариума», дрожал. – Там убитые… Мертвые… Дети…

— Они мертвые, а мы – живые! – радостно ответил весельчак. — Жизнь продолжается, хевре! Танцуем и радуемся!

Мой знакомый признался, что велико было желание ударить этого бессердечного типа. Но он сдержался. Позвал подкрепление. Устроители и участники кощунственного пира во время чумы были отправлены по домам.

Их было не так уж много. Но они были.

Это такие евреи, как они, говорят, что мы должны забыть Холокост и смотреть вперед, не оглядываясь на прошлые трагедии и прощая тех, кому прощения быть не может. Жалко, что только Бог им судья. Пока Всевышний с ними разберется, они успеют посеять новые семена зла, семена беспамятства.

… Боже мой, а ведь прошло уже пятнадцать лет!

Прибавьте эти тринадцать лет к возрасту тех совсем юных девушек и парней, чья жизнь оборвалась в один момент в тот приятный вечер международного Дня защиты детей:

Мария Тагильцева — 14 лет

Евгения Дорфман — 15 лет

Раиса Немировская — 15 лет

Юлия Скляник — 15 лет

Анна Казачкова — 15 лет

Катерин Кастаньяда — 15 лет

Ирина Непомнящая — 16 лет

Марьяна Медведенко — 16 лет

Лиана Саакян — 16 лет

Марина Берковская — 17 лет

Симона Рудина — 17 лет

Юлия Налимова — 16 лет