Марат Гельман: У России отобрали перспективу. Даже в советское время перспектива была

В интервью РС Гельман рассказал о безрадостных перспективах России после убийства Бориса Немцова и вторжения на Украину, расстрельных списках оппозиционеров, а также предположил, что слухи о болезни Путина распространяет его окружение:

– Я помню 90-е годы, когда болезни Ельцина, которые периодически повторялись, были такой простой технологией: когда происходит что-то грустное, неправильное, нужно просто отвлечь внимание. Это первая мысль, которая мне пришла в голову, по большому счету, болезнь Путина не играет никакой роли в том, что происходит. То есть у него же не болезнь мозга, когда вдруг взял и неожиданно человек стал по-другому думать. Мне кажется, это просто способ поинтриговать нашу публику, чтобы она отвлеклась от реальных проблем, которые у нас уже есть и которые нас ожидают.

– От каких именно проблем хотят сейчас отвлечь нас?

– Тут может быть много разных версий, и одна из них: сейчас заканчивается первый квартал, после которого будет происходит секвестр бюджета. Экономическая ситуация до конца марта шла по инерции, но по-настоящему результаты всех этих осенних падений и кризисов начнут проявляться со второго квартала, то есть с начала апреля. Кроме того, непростая ситуация внутри самой власти. Уже стало понятно, что джинн выпущен из бутылки, и если власть дала этим ребятам добро нарушать законы, то она не может обратно взять это и сказать: нет, условно говоря, в Ростове, Новосибирске или Москве вы закон не будете нарушать, а  будете нарушать только в Донецке. Я говорю о людях, которые вкусили вот этой беззаконности, которые чувствуют себя правыми, они могут нарушать закон, убивать и так далее. Я думаю, что происходит кризис управлямости власти с точки зрения олигархов. Я вообще удивляюсь, что они так долго были лояльны, мне кажется, что пределы лояльности уже закончились. Вообще, нас ждут какие-то "веселые" времена. Безответственное поведение нашей власти в последнее время начинает приносить плоды, и люди, которые поддерживали все эти безответственные действия, их надо отвлечь, чтобы они не поняли ничего и не разочаровались.

– А если на минуту представить, что Путин действительно заболел? Cуществует ли сегодня какой-то такой коллективный Путин и как он будет действовать в этой ситуации?

– Путин фактически давно перестал работать с экспертным сообществом, он никого не слушает, у него есть свои какие-то мысли. У людей, которые могли бы быть коллективным Путиным, есть три варианта действий: это условная Чечня, условный Донбасс и условный Краснодар. Они могут запустить анархию, как в Донецке. Могут постараться  построить всех по струнке, как это делается в Чечне, где все послушны и подчиняются. Ну и третий путь – Краснодар – попытка вернуться назад, к Домострою, национализму, взять за идеологию именно это. Если власть покажет, что готова пойти каким-то из этих путей, – это сигнал и западным партнерам, и демократической, либеральной публике, чтобы они сказали: лучше Путин, чем эти – Кадыров, Стрелков или Ткачев. И это будет значить, что Путин выиграл эту вот ситуацию. Поэтому ему такое развитие событий выгодно, чтобы в какой-то момент он мог "выздороветь" и снова навести порядок, а мы все сказали бы, что лучше Путин, чем вот любая из этих перспектив.

– Мы с вами разговариваем спустя почти две недели после убийства Бориса Немцова. Мы с изумлением наблюдаем за тем, как ведется расследование этого преступления, много странных версий: милиционеры-исламисты, чеченский след, отсутствие заказчика... Как вам кажется, кто может в действительности стоять за убийством Немцова?

– Я не знаю, кто был заказчиком, но смысл этого преступления в том, что власть показала – теперь ей не нужен закон. Она может даже не отменять Конституцию. У власти теперь есть люди, которые готовы нарушать закон, даже сесть в тюрьму, просто потому, что они делают, как им кажется, правое дело. Ведь когда Европа столкнулась с шахидами, она первое время казалась беззащитной, потому что у мусульман появилось супероружие – люди, готовые умереть. Мы все исходим из того, что человек хочет жить и хочет быть на свободе, а тут пришел человек и взорвал себя, он готов умереть ради каких-то своих высших целей, это фанатизм. И это была серьезная проблема. Сейчас такая же проблема у граждан Российской Федерации. У Путина есть люди, которые готовы сидеть за него в тюрьме. Они готовы на убийство, скажут – Гельман враг. Мы его убьем, да, мы потом сядем в тюрьму, зато врага уничтожим. Мы на войне. И в каком-то смысле государство вырастило этих людей сознательно.

– А верите ли вы, что существуют "расстрельные списки" российских оппозиционеров, о которых снова активно заговорили после убийства Немцова?

– Такие списки есть, самый  популярный список, где Немцов – 18-й, я – 23-й, он существует очень давно. Вопрос в том, что раньше не было разрешения на нарушение закона. Списки вообще всегда существуют в разных головах. Но одобрение на уничтожение людей из этих списков – это вот новация. Фактически, что они нам говорят? А чем отличается Москва от Донецка? Ничем! Там есть враги, здесь есть враги, там мы рискуем жизнями и боремся с этими врагами, и здесь будем бороться. Ну, да, враги здесь – это публичные люди, борьба немножко по-другому строится, но в целом Донецк приехал в Москву.

– Вы поэтому приняли решение уехать из России?

– Если честно, я в течение какого-то времени пытался после увольнения (Марат Гельман в 2013 году был уволен с поста директора Пермского музея современного искусства. – РС) делать новые проекты в России, но все мои возможные партнеры получали от администрации президента сигнал, что сотрудничать с Гельманом – значит, иметь большие проблемы. То есть меня выталкивали. Кроме того, все-таки здесь, в Черногории, у меня появились очень интересные, новаторские, авангардные проекты. Поэтому, вполне возможно, я уехал бы даже при нормальной ситуации. Люди искусства часто ездят в разные места, реализуют себя в разных городах и разных ситуациях. Для меня очень важной является возможность профессиональной реализации, мне уже все-таки за 50, и у меня не так много времени, чтобы сидеть и ждать, когда через 10 лет снова улучшится ситуация. Но, безусловно, если бы не было этой атмосферы, то я, может быть, не искал бы проекты вне России.

– Если я не ошибаюсь, с 2002 по 2004 годы вы руководили Первым каналом, вы один из создателей Фонда эффективной политики, были членом Общественной палаты. Почему вы прекратили сотрудничать с этой властью?

– У меня было два периода. Один случился еще до 2004 года, тогда я ушел с Первого канала, потому что под предлогом безопасности после теракта отменили выборность губернаторов. В то же время на телевидении перешли к новым методам: с оппозицией не надо спорить, нужно просто не пускать ее в эфир. Я для себя решил, что я не готов сотрудничать с этой властью, потому что она идет не в том направлении. И ушел из политики. Потом политика пришла в культуру, это был 2008 год, когда я стал членом Общественной палаты, защищал памятники архитектуры, был в Комиссии по охране культурного наследия и разрабатывал новую культурную политику. Тогда был Медведев, были какие-то иллюзии. Как только начался последний срок Путина, сразу стало ясно, что это уже другой Путин и что сотрудничать с ними уже не просто бессмысленно, а еще и вредно для репутации. 

– После убийства Бориса Немцова количество желающих уехать из России вырастет? Или люди, наоборот, будут оставаться назло этому режиму?

– Вообще, свою жизнь положить назло – это странная идея. Между прочим, если говорить о многих москвичах, для них уход Капкова, может быть, не меньший сигнал, что надо валить, что здесь ничего интересного не будет.

– Что вы думаете об отставке главы департамента культуры Москвы Сергея Капкова? Это было его личное решение в связи с тем, что его не назначили вице-мэром?

– Если бы у нас было много таких чиновников, то это было бы не так страшно. Ну, захотел человек большую должность, ему не дали, он ушел. Проблема, конечно, в том, что он стал знаковой фигурой, его уход и приход на его место человека, похожего на Мединского, – это, конечно, грустная новость. По сравнению с Капковым Мединский выглядел таким клоуном, никакого отношения ни к чиновничеству, ни к культуре не имеющим. Капков казался нормальным человеком, который что-то делает успешно, что-то не вполне успешно, хотя и вполне лоялен к власти, и на его фоне Мединский вызывает просто смех или ужас. Поэтому я думаю, что главный человек, выигравший от ухода Капкова, – это Мединский.

– Что ждет Россию в ближайший год в связи с этой развязанной войной на Украине и началом довольно серьезных репрессий в стране?

– Я плохой прогнозист, но у меня есть ощущение, что у страны отобрали перспективу. Нет ни одного варианта развития событий, который бы мне нравился. Даже в сложное советское время перспектива была, а сейчас ее нет. Сейчас главное – сохранить себя, свою репутацию, просто переждать тот кошмар, который будет в ближайшие года два еще точно. Может быть, потом и не станет лучше, но, по крайней мере, можно надеяться, что появятся какие-то варианты. А сейчас – только мрак.

http://www.svoboda.org/

Марат Гельман – российский галерист, публицист, арт-менеджер. С 2002 по 2004 год был заместителем директора Первого канала, один из основателей "Фонда эффективной политики", член Общественной палаты созыва 2010–2012 годов. Автор и куратор многочисленных художественных проектов. С 2009 года возглавлял Пермский музей современного искусства, откуда был уволен в 2013-м по цензурным соображениям – после проведения персональной выставкикрасноярского художника Василия Слонова Welcome! Sochi 2014. В 2014 году переехал в Черногорию.