Иосиф Зисельс. Парадоксы и проблемы еврейской идентичности. Лекция

Иосиф Зисельс

Михаил Фельдман

Ведущий Михаил Фельдман:

Дамы и господа, очень рад вас всех видеть. Хочу представить нашего уважаемого и дорогого гостя  - Иосифа Самойловича Зисельса, правозащитника, диссидента, одного из лидеров нашей еврейской общины, главу Ваада Украины и председателя Генсовета Евроазиатского еврейского конгресса. Основное,  что можно сказать об этом человеке – это человек морали, нравственности. И сегодня мы поговорим на достаточно интересную тему: о проблемах и парадоксах еврейской идентичности. Иосиф, Вам слово.

Иосиф Зисельс:

Добрый вечер всем!

Мы с Мишей давно договаривались о том, чтобы начать общение в формате таких чатов и консультаций. Я предложил ему некоторый набор тем и не случайно хотел начать именно с этой темы, потому что она, даже хронологически, была первой в моём интересе к теме идентичности вообще. Это было лет пятнадцать назад, когда я познакомился с работой моего московского коллеги, профессора Михаила Членова. Он возглавляет соответствующую организацию в России – Ваад России. Я – Ваад Украины. И мы много лет знакомы, наверное, с 1978 года, с какого-то подпольного еврейского детского сада, который мы организовывали в Быково под Москвой. Это отдельная история, и она не является темой нашей сегодняшней встречи. Он этнограф, в отличие от меня – я по образованию физик-теоретик. У меня есть иногда вариации в интересах. И, когда я познакомился с его темой, она попала очень хорошо, «срезонировала» и стала мне очень интересна. Не только еврейская идентичность, но и идентичность как понятие вообще.

Надо сказать, что за последние, скажем, двадцать лет тема идентичности стала одной из центральных тем в различных дискурсах, которые проводятся в Америке, в Израиле, в Европе и на территории бывшего Советского Союза. Идентичность становится из простого понятия, которое было всегда, просто мы им редко пользовались, все более сложным явлением. Такие немолодые люди. как я или, может, чуть помладше, которые застали советское время, помнят понятие, которым тогда пользовались чаще – самосознание. Это не совсем то же самое. Если надо, мы поговорим об отличиях. Хотя сами понятия «идентификация», «идентифицировать», «идентичность» давно известны, но тот смысл, который в них последние двадцать лет вкладывается, возник в последние десятилетия.

Скажу больше: поскольку я по образованию физик, да и некоторые из вас, думаю, имели отношение к физике. Мы знаем, что в своё время возникла идея о создании единой теории поля. Физики мечтали о том, чтобы придумать единую теорию поля, которая объяснила бы различные виды взаимодействий. Сильные взаимодействия, электромагнитные, слабые и гравитационные взаимодействия – всё это можно бы было объединить. Эйнштейн потратил на это тридцать лет своей жизни, не решил эту задачу и оставил свои незавершенные исследования «наследникам». До сих пор физики пытаются решить эту задачу. Есть какие-то продвижения, есть какие-то частные решения этой проблемы… Проблема до сих пор не решена. Но физики мечтают о решении. Считают, что с решением этой задачи можно будет гораздо лучше понимать жизнь во Вселенной, предсказывать какие-то явления, предсказать которые сегодня ещё невозможно.

У меня такое ощущение, что тема идентичности или ещё, может быть, несуществующая тема общей теории идентичности, важна именно в области общественных отношений, в жизни мира, в жизни народов, в жизни континентов, цивилизаций. Я привожу такой пример обычно, когда рассказываю об этой теме, опять же возвращаясь к геофизической аналогии: тысячи лет люди наблюдали различные явления природы, которые их пугали, которые волновали – это землетрясения, цунами, извержения вулканов. Люди страдают от этого, гибнет огромное количество людей. Люди обожествляли эти явления, говорили, что это наказание от богов за их плохое поведение, за несоблюдение каких-то правил. И только примерно сто лет назад геофизики создали модель земного шара и выяснили, что на самом деле всё устроено достаточно просто. Но потребовалось большое количество времени, чтобы прийти к этому пониманию. Оказывается, есть океан магмы вокруг ядра земного шара. В этом океане магмы плавают континентальные плиты, плавают очень медленно, печально, и вот в тех местах, в которых они соприкасаются, где они трутся одна о другую, в тех местах на поверхности Земли и возникают катаклизмы: цунами, землетрясения, извержения вулканов. Я упрощаю схему для того, чтобы сказать: то, что пугает людей много тысяч лет, но они хотят это понять, рано или поздно становится понятным.

Аналогично мы с вами, читая историю, изучая историю, наблюдая вокруг себя то, что происходит в нашем мире с помощью различных средств коммуникаций, сталкиваемся с явлениями, которые, на первый взгляд, не можем понять и объяснить достаточно системным образом. Это различные революции, это то, что происходит в последние десятилетия -  терроризм, это настоящие волны террора, системного уже террора, это непрекращающиеся столкновения на этнической, религиозной почве, на других основаниях. И мы хотели бы понять, есть ли какая-то общая система, заложенная в человечестве, которую мы не сразу распознали, как в земной коре. Вот такая аналогия.

Я думаю, что эта тема – это тема идентичности. И идентичности очень разных уровней. Потому что человек живёт одновременно многими идентичностями.  У нас есть такая игра, мы делаем различные семинары для наших лагерей толерантности… Опять же, это не тема нашей встречи, но у нас есть игра «Планета и цивилизации». И там каждый участник игры, будущий воспитатель лагеря, рассказывает, какими идентичностями он обладает. Кроме того, что он человек, кроме того, что он имеет половую принадлежность - он мужчина или женщина, он имеет национальную идентичность, религиозную идентичность, идентичность жителя определённого района или города, идентичность какого-то сообщества земляков, у него есть профессиональная идентичность, идентичность по интересам, он собирает марки или монеты или ещё что-нибудь собирает, он любит ходить в походы летом, причём делает это с регулярностью, имеет своё сообщество, и это тоже какая-то идентичность. Можно перечислять до бесконечности. Человек живёт в мире различных идентичностей. Мы начинаем с того, что нам ближе, и эта тема еврейской идентичности, о которой я впервые пятнадцать лет назад услышал от своего коллеги Михаила Членова, открывает очень много направлений в размышлениях. Есди хотите, в следующий раз мы рассмотрим эти направления, но без сегодняшней темы к ним нельзя подойти.

После первого Майдана мы с коллегами пытались понять, какое отношение имеет тема идентичности к тем событиям, к Майдану в 2004 году.

Через два года, в 2006 году, в Институте межнациональных отношений я предложил и собрал круглый стол по совершенно новой теме цивилизационной идентичности. Ранее я этого термина нигде не встречал, вот и предложил его специально для этого круглого стола. Я пригласил лучших украинских философов (был Крымский, ныне покойный, вы знаете), социологов, социальных психологов, историков – лучших, которых мы могли найти в Киеве, впрочем, и из Львова приехала к нам девушка-социальный психолог, очень толковая. И мы попытались обрисовать контуры этой проблемы - цивилизационной идентичности. И оказалось, что очень хорошие специалисты в своих областях, когда сталкиваются с проблемой, выходящей за пределы их знаний, начинают, как этого и следовало ожидать, «нащупывать» эту проблему и, не найдя «ключика», отступают в известную им область знаний и уже там совершенно спокойно рассказывают то, что они уже знают, но почти не имеющее отношения к той проблеме, которую мы хотели обрисовать. Мы издали номер газеты «Форум наций» по итогами этого круглого стола, но я не могу сказать, что это кончилось успешно, потому что проблема так и не была обрисована и поставлена. С тех пор я несколько раз выступал в разных сообществах, интеллектуальных клубах с темой еврейской идентичности (потому что я в ней живу и хорошо ее понимаю, ведь я родился в этой идентичности и вот уже почти семьдесят лет живу). Мне казалось, что, объяснив эту тему, легче переходить к следующей.

Почему мы говорим об идентификационном кризисе? Под кризисом я не хочу представлять что-то страшное, потому что мы постоянно живём в кризисе: и в экономическом, и в военном, и в прочих кризисах. Нас трудно испугать кризисом. Когда мы говорим о кризисе, мы говорим о последних двухстах годах еврейской истории. Мы живём в идентификационном кризисе, который, на мой взгляд, заключается в том, что одновременно в нашей жизни, в нашей истории, существует целый ряд моделей еврейской идентичности, которые, как ни странно звучит, очень сложно свести к общему знаменателю. Можно предположить, что когда-то существовала прамодель еврейской идентичности, а потом в результате исторических процессов, социальных революций, движений, миграций возник этот ряд идентичностей. Скорее всего, так и было. Но в середине 90-х гг. два американских социолога, Либман  и Коэн, провели большое исследование по еврейской идентичности. Они его проводили в Израиле и Америке, опросили более пяти тысяч человек. Выводы удивили их самих и всех прочих, кто ознакомился с результатами их исследования. Оказалось, что израильская и американская модели еврейской идентичности настолько разные, что они, эти исследователи, не представляют, из какой общей прамодели они могли произойти, что речь идёт, по их мнению, о двух видах иудаизма, которые имеют очень мало общего между собой. Они, может быть, преувеличили, но с тех пор в интеллектуальной еврейской среде и в среде христианской идут постоянные дискуссии на тему идентичности. Поэтому мы не являемся исключением, просто у нас, как у народа, который проживает две тысячи лет в диаспоре и пытается осознать своё бытие, свою историю, будущее, опасности, которые нас подстерегают, риски, у нас больше уделяется этому внимания, мы первыми что-то «нащупываем» и потом предлагаем это знание другим.

Для того, чтобы не быть слишком серьёзным с этой темой (хотя она очень серьёзная) предлагаю её разбавить весёлыми историями, анекдотами, которые я привожу в качестве примеров.

1. В Брюсселе взлетает из аэропорта самолёт, полный пассажиров. И когда полёт уже начался, появляются террористы, которые ставят свои условия и требуют: «Фламандцы – все налево, валлоны – все направо» и под дулами автоматов заставляют людей пересаживаться справа налево. И, когда они все расселись уже, сзади два пожидых еврея подают голос: «А нам, бельгийцам, куда?»

Вот такой анекдот, который иллюстрирует весёлый аспект проблемы идентичности. А теперь – случай из жизни, из общения с австралийским еврейством. Слава Б-гу, мы уже 25 лет активно общаемся с различными еврейскими группами по всему миру и пытаемся понять, принадлежим ли мы всё же к одному народу или к разным, и что вообще такое еврейский народ.

2. Австралия – страна эмигрантов (не только Австралия, но и Канада, Америка – страна эмигрантов). В Австралии костяк еврейской общины, который там давно проживает и принимает эмигрантские волны за последние 50-60 лет, смотрит на остальной мир таким образом: есть три волны еврейской эмиграции в Австралию. Когда австралийские евреи их оценивают (мой товарищ, бывший председатель общины Джереми Джонс как раз об этом рассказывал), они говорят, что первая группа - точно евреи. Насчёт двух остальных у них есть большие сомнения, они вообще их евреями не считают. Такой вопрос я задаю аудитории обычно: что это за три группы, какая из них воспринимается как еврейская, а какие – как нееврейские? Какие есть предположения у вас по этому вопросу? Есть три большие волны эмиграции в Австралию. Наверное, они из трёх разных мест в мире. Какие есть предположения?

(Из зала)

- Радянський союз, Україна, може…

Это одно и то же. Хорошо, из бывшего Советского Союза. Дальше?

- Европа?

Из Европы в Австралию? Нет, это пока из области фантастики. Хотя, может быть, сейчас, когда во Франции такой терроризм, тоже поехали. Но этой истории уже тридцать-сорок лет. Так какая вторая группа?

- Из Израиля?

Да, из Израиля. И третья? Да, её трудно угадать. Это Южная Африка. После проблем с апартеидом, переворотом, всех проблем, что там возникли после установления власти чёрных администраторов, большая волна евреев из Южной Африки, в том числе мои родственники, стала уезжать.

Австралийские евреи смотрят на эти три группы и говорят: «Вот эти точно наши, а остальные две группы – точно нет». Наверное, легко угадать про советскую группу, что они её не считают евреями. Что это за евреи? Они не знают еврейской истории, еврейских традиций. Я не говорю о некоторых исключениях, которые здесь также присутствуют. Я говорю об основной массе. В них действительно очень мало еврейского с точки зрения традиционной группы австралийских евреев, которые всю свою историю прожили в рамках традиции иудаизма. Евреями они их не считают. У советских евреев был только один явный идентифицирующий признак, который их объединял – государственный антисемитизм.

А кого они не считают ещё евреями? Израильтян! Да, они не считают евреями израильтян. А кого считают - Южную Африку!

Когда мы видим такие явления, мы пытаемся их осмыслить: а почему это так, чем объединены евреи Австралии и Южной Африки и почему они не воспринимают израильтян. Мы будем ещё возвращаться к этому парадоксу и обсуждать его позже, но, тем не менее, я хотел его сразу обозначить.

В своей жизни, ещё до того, как я заинтересовался вопросом еврейской идентичности и идентичности вообще, были  несколько вех, точек, которые ведут меня к этой теме. При том, что отстоят они от сегодняшнего дня более, чем на сорок лет.

«Малая советская энциклопедия». Она вышла в начале 70-х гг., такая большая красная книга. И мы её ждали, мы знали, что она выйдет, там была масса справочной литературы (а мы были очень бедны на справочники), была масса таблиц – словом, богатство. Несмотря на то, что она была советская, она была богатством. И, когда мы начали знакомиться с этими таблицами, набрели на национальную проблематику и распределение национальностей в мире. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что евреев,  как таковых, в ней нет, единых евреев, про которых бы сказали, мол, «в мире проживает 15 миллионов евреев». И мы очень много сарказма изливали на эту энциклопедию и авторов, которые написали: «Евреи Советского Союза и стран народной демократии», «Евреи Израиля, Америки и стран Запада» и что-то ещё. А, нет: «Евреи Израиля» были отдельно. И мы насмехались над авторами, мол, как можно делить евреев на советских и тех, из других стран, евреи же едины. Мы тогда не подозревали о парадоксах и проблемах идентичности. Я это запомнил, и сейчас понимаю, что советские демографы не так уж и ошибались.

Cлучай из моей жизни: в 1985 году я попал в большую уголовную зону на Урале. Я политический заключённый, у меня два срока в моей биографии за «клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй». И, когда меня во второй раз посадили, я попал в зону на Урале. Огромная зона, на 12 тысяч человек, в Украине у нас таких не было. Это как отдельный мир, социум, со своей инфраструктурой, со своими порядками, со своими традициями. Когда я приехал туда (точнее, меня привезли этапом), вышел на зону, естественно, началось знакомство, мол, ты кто такой, откуда. Притом, в моей уголовной идентичности была самая важная черта, что я политический. Абсолютно было неважно, кто я по национальности, какие у меня другие качества. Зона очень чётко идентифицирует. А вообще зона же интернациональный институт: важно не то, кто ты по происхождению, а как ты себя ведёшь, твои поведенческие характеристики. И вот, между прочим, возникла тема, что я еврей. «А, очень интересно! Вот у нас в шестом отряде есть еврей!» Двенадцать тысяч человек… И они знают, что у них в шестом отряде есть еврей. И в двенадцатом отряде есть еврей. И мне же стало интересно. Как-никак я впервые попал так далеко в Россию. И я, рискуя нарваться на нарушение, поскольку нельзя гулять между отрядами, проник в те отряды и познакомился с теми людьми, которых зона называла евреями. Очень интересно, поскольку оказалось, что никакие они не евреи. Ничего еврейского в них не было: ни имён, ни фамилий, ни происхождения, ни религии. И стало любопытно, почему же зона «назначила» их евреями, ведь это косвенно также относится к проблеме идентичности.

Большой уголовный  социум нуждается в релевантном  отображении той жизни, из которой они пришли. Они знают, что в жизни, в России, в частности, есть евреи. Но как же в зоне их может не быть? Значит, надо их назначить. Причём, самое интересное, это вовсе не для того, чтобы сделать их козлами отпущения (там есть другие в достаточном количестве, на которых канализируется всё недовольство и вся ненависть). Ничего в них еврейского нет, даже в поведении. Но вот нуждается зона. Социум нуждается во вкраплениях. Россия неоднородная страна, и зона повторяет эту структуру в себе самой. Вот такая интересная черта, которая говорит о некоторых подходах к теме идентичности.

И, наконец, уже в 90-е годы, когда я начал заниматься проблемами реституции. В Польше в конце 90-х гг. был принят закон о возвращении еврейской общинной собственности (одни из последних, разве что прибалты до сих пор возятся с этим вопросом). Начали возвращать собственность: синагоги, общественные здания, в основном, религиозные. В Польше евреев осталось очень мало. По моим подсчётам, тысячи две-три всего. Правда, сейчас говорят, что семь, а через несколько лет будут говорить -  15-20 тысяч. Так вот: в некоторых малых общинах, в местечках, где была такая собственность, евреев нет вообще. А кому тогда отдавать собственность? Общине всей страны? Но интересное наблюдение, которым с нами поделились коллеги из Польши: в каком-то небольшом месте, местечке, приходит небольшая группа людей в муниципалитет и говорят, мол, мы религиозная группа, иудаизм исповедуем, мы хотим получить здание. Никто особо не проверяет. На самом деле там евреев нет в этой группе. Это какие-то поляки, которые несколько странные, потому что поляку для того, чтобы назваться евреем, надо преодолеть определённый психологический барьер, потому что отношения «евреи-поляки» ещё сложнее, чем «евреи-украинцы». Значит, это странные поляки. Они приходят. Ничего с этим зданием сделать нельзя: ни продать, ничего. Значит, они по-любому должны будут с ним что-то сделать, за ним ухаживать, сохранять. И я предположил вместе с коллегами, что они будут в этом здании каким то образом молиться. Будут совершать какой-то религиозный ритуал, нечто среднее между иудаизмом, католицизмом и Б-г знает ещё какой конфессией, но что-то да будут делать. Это ещё одна иллюстрация к теме идентичности, к парадоксу, откуда оно берётся. В Польше было много евреев, но они погибли, выехали, их выставили в 1968 году (был указ о выселении евреев). И вдруг в такой ситуации, в условиях остаточного антисемитизма (евреев нет в Польше, а антисемитизм есть) какая-то польская группа говорит: «Мы евреи»! Интересно.

Я попытаюсь дать определение. Его предложил Членов, я его немного переформатировал, по своему пониманию.

Что такое идентичность. Предлагаю такое определение: «Идентичность – это совокупность признаков или свойств, по которому индивид  или группа относят себя, иного индивида или группу к определённому множеству». Вроде бы несложно. Мы имеем свой жизненный опыт, у нас есть образование, знаем немного историю, знаем, как устроен мир. Знаем, что есть индусы, что есть китайцы, что люди отличаются цветом кожи, есть такие, есть другие… Отличаются ещё чем-то: ростом, формой носа. И мы, когда встречаем человека на улице или видим его на экране, начинаем его идентифицировать с тем, что мы знаем. Например: «Это индус». И сами себе этого не объясняем. Но если наши дети спросят: «Почему ты считаешь, что это индус?» — мы будем объяснять. Потому что у него точка на лбу, он поёт красивые песни, как в индийских фильмах поют… Неважно. Но мы постоянно, как компьютер, производим процесс идентификации. Мы идентифицируем всех, с кем мы встречаемся, относя их к той или иной группе. Или группу идентифицируем. Например, когда мы встречаем ромов. Мы точно знаем, что это они, потому что мы знаем, как они выглядят или что нам о них рассказывали.

И тут важно именно понятие массива, понятие того процесса, когда мы устанавливаем, что эта часть или тот человек относится к этому массиву. Может быть внешняя идентификация. Как мы знаем, некоторые группы отличаются одеждой, как ромы или как религиозные хасиды. Моментально происходит идентификация. Сейчас уже сложнее, не все отличаются одеждой. Тогда, мы начинаем с этим человеком общаться, и идентификация происходит через вербальный и рефлексивный  уровень. Или он себя сам называет, или мы по каким-то признакам его соотносим с массивом, который нам известен из нашего жизненного опыта.

И вот на протяжении многих десятилетий, и даже с XIX века, идёт долгая дискуссия о том, а что же это - евреи: это этнос или религия. Эта дискуссия не закончена до сих пор, хотя некоторые исследователи предложили новый термин, что это цивилизация, то есть группа, наделённая и этническими, и религиозными, и прочими идентифицирующими признаками, которые нельзя свести к одному этносу или одной религии. Это всех успокоило, ведь быть цивилизацией круто,  это не какой-то этнос, каких много. Правда, теперь каждый, подражая евреям, тоже может сказать, что он - цивилизация.

Когда мы говорим об еврейской идентичности, мы пытаемся проникнуть внутрь её и понять, из чего она состоит. Предлагается образ, что это кирпичики, из которых складываются определённые архитектурные формы. Притом из одинаковых кирпичиков можно построить разные архитектурные формы: можно построить склад, можно — ДЗОТ, замок, картинную галерею, их одних и те же кирпичиков. С идентичностью так же. Из одних и тех же элементов можно построить совершенно разные идентичности.

Мы хотим предложить  на рассмотрение одну ось: соотношение этнокультурного и религиозного начал. Мы утверждаем, что в зависимости от этого соотношения мы имеем дело с той или иной формой еврейской идентичности. В одной больше религиозного, в другой — этнокультурного. И в результате мы получаем множество разных форм, которые с течением времени обрели именно такое соотношение. Оно меняется не очень быстро.

Кроме соотношения религиозного и этнокультурного, хочу разделить ещё форму и содержание еврейской идентичности. И я называю эти различные формы внутри одного этноса - субэтничностями. Я сам с Буковины, из города Черновцы. И для меня было сразу понятно, что евреи, кроме всего прочего, имеют отличия, - даже рядом проживающие: например, евреи Буковины и евреи Галиции. То есть довольно большая группа людей, 100 тысяч представителей нацменьшинства, проживающие в определённом рельефе местности, в определённом климате, в определённой этнокультурной среде, человеческом массиве начинают приобретать определённые черты. Эти черты относятся, прежде всего, к форме идентичности, но не к её сути. Потому что суть еврейства сохраняется – это иудаизм в разных вариациях. Это его суть, содержание, а вот форма может меняться.

Польские евреи приобретают уже форму польской идентичности, и их фенотип даже начинает уже походить на польский. У румынских – на румын, украинских евреев тоже уже от украинцев и не отличишь. Но это происходит поневоле. Может быть, это такой здоровый конформизм, когда люди не хотят сильно отличаться от окружающей среды. Они хотят отличаться мыслями, словами, но, не внешним видом, по крайней мере, стараются походить на окружающих поведенческими аспектами. Поэтому я хочу разделить на форму и содержание идентичности. И предполагаю, что форма меняется также не сразу и не просто, а содержание остаётся практически неизменным.

Для того, чтобы попытаться найти прамодель, первую модель идентичности, из которой следует эта множественность моделей нашего времени, мы попытаемся окунуться в Средневековье и понять, что собой представляет средневековое корпоративное общество. Конечно, мы лучше представляем, как это было в Европе, потому что она лучше изучена нами через учебники, через наши уроки, и теми, кто просто увлекается историей для самообразования. И мы попытаемся понять, как в европейском корпоративном обществе, которое в своём развитии застыло на несколько сотен лет, происходило изменение еврейской идентичности. Евреи, которые прибыли туда, как мы знаем, через Испанию, прошли в конце XV-начале ХV1 веков через Германию, Голландию, расселились по всей Европе, и в месте, где они оседали, они начинали приобретать со временем некоторые новые внешние черты - местной идентичности.

Евреи попадали в европейское корпоративное общество - общество, состоящее из отдельных замкнутых групп. У нас также есть различные группы: группы по интересам, компании, друзья. Но средневековая корпорация — это совсем другое, это даже драматическое явление, потому что выжить человеку можно только внутри корпорации. Это могут быть цеховые корпорации: сообщество портных, сообщество сапожников, ещё каких-нибудь ремесленников, но выжить можно было только там. «Выпадение» из корпорации не только еврея, но и любого средневекового жителя означало маргинализацию, смерть духовную или даже физическую, потому что корпорация помогала выживать своим членам. Более того, корпорация пользовалась собственными законами. Корпорация имела права в данном государстве от суверенов, договаривалась с королём, герцогом, платила налог, но зато им разрешали пользоваться внутри корпорации определёнными правами, например, судебными. Естественно, евреи, попав в эту среду и сохранив свою сердцевину - иудаизм, не могли не приобрести черты корпоративного общества. Они создали свою корпорацию. Она называется средневековое еврейское гетто. Можно сказать, что их заставили это сделать, они поддались, ибо как можно иначе выжить в средневековом обществе, не создав адекватную форму существования в этом обществе. И вот они создали корпорацию. Им было очень нелегко, они были ущемлены в правах, но, тем не менее, правила общества распространялись и на еврейскую корпорацию. То есть еврейская община так же договаривались с сувереном (королём или герцогом) о правах, о налогах, они пользовались внутренним судом, то есть даже уголовные преступления в гетто рассматривались собственным судом. Только если преступление совершалось между членами различных корпораций, только тогда вступал в силу суд королевский или герцогский. Эти корпорации находились в европейском сообществе несколько веков, всё Средневековье.

И тут ещё надо понимать, что условия, которые были в Европе, когда она развивалась как корпоративное общество, отличались от тех, которые были у нас.  То, что мы называем Евразией – Восточная Европа, часть Азии в тех местах, на которых империи позже были созданы, та же Австро-Венгерская, вполне европейская, но всё же восточноевропейская, Российская империя или Османская империя, - находится в другой области идентификационного пространства. Там происходили аналогичные процессы, евреи тоже приспосабливались к местным условиям и вырабатывали адекватную форму идентичности, но она у них отличалась таким образом от европейской точно так же, как общество евразийское отличалось от западноевропейского. Из этого следует, что евреи в своей идентичности, обладая очень мощным стержнем своей религиозности, который сохранил нас в диаспоре, свою форму приспосабливали к окружающей среде, к окружающему обществу, по тем правилам, что там существовали. И тем самым они выработали мощные механизмы адаптации, которые помогали адаптироваться в других странах, когда они опять эмигрировали, куда-то переезжали.

Хочу рассказать вам об одной интересной модели идентичности — модели ДАШ. ДАШ — «дерех ha-ШАС», путь Талмуда. Это идентичность средневекового еврея, проживающего в корпоративном обществе. У нее есть определённый набор признаков. Кто читал Шолом-Алейхема, знает, что до рубежа XIX-XX вв. сохранился определённый набор терминов, которые герои не могут выкинуть из своего обихода и живут ими. Во-первых, перманентное состояние диалога с Б-гом, они с ним общаются. Причём это не только со времён хасидизма, с XVIII века, когда устанавливается прямой диалог с Б-гом, а раньше он осуществлялся через раввинов. Даже когда через раввинов, это прямой диалог, и для этого надо было обладать определённой грамотностью. Вы знаете, что у евреев развивалась грамотность именно потому, что надо было читать тексты.

Далее, мицвот — заповеди. У евреев их 613, когда у «нормальных людей» их всего десять, но они очень важны. Понятно, что их невозможно все выполнить, но к этому надо стремиться, и это смысл жизни каждого еврея в религиозной среде. Он живёт этим, потому что он знает, что родился евреем и ему надо их исполнять.

И очень важное понятие, которое вошло в понимание жизни средневекового еврея и хорошо известное религиозным людям — Галаха. Это тот набор религиозных правил, законов, которыми корпоративная еврейская структура пользовалась внутри себя, которые надо было исполнять, потому что за неисполнение их человек мог быть изгнан из корпорации и погибнуть. Или духовно, как я уже сказал, маргинализоваться, или физически. Выжить еврею, который не имел права ни на землю, ни на профессию, вне своей корпорации было практически невозможно. Этот набор правил впитывался с детства: сначала в семье, потом в хедере. В среде гетто он был постоянно вокруг тебя, и ты не мог быть вне его.

Галут — очень важное понятие. Вы все знаете, что такое диаспора. Многие евреи знают, что такое галут. На первый взгляд, это одно и то же, но это очень разные вещи. Когда я говорю о перманентном диалоге с Б-гом, галут хорошо «вставляется» в него. Потому что это трансцендентное наказание, которому подверг Б-г евреев за то, что они не жили по его завету. Он их изгнал. И они несут на себе этот грех, это проклятье на протяжении двух тысяч лет истории. Они с этим рождаются, они с этим живут, они с этим умирают. Но они не могут от этого избавиться. Это не просто диаспора. Диаспор много. Но в этих диаспорах нет фактора божественного наказания и греха.

И если есть наказание, то есть и освобождение от наказания. Это мечта, геула — возрождение и восстановление, которое рано или поздно должно прийти. И каждый еврей в средневековом обществе живёт в ожидании, когда геула наступит, в надежде на право возвращения в свою страну. И не случайно «Лешана абаа бирушалаим!» («В следующем году — в Иерусалиме!»). Это повторяется в каждой семье столетиями, переходит из поколения в поколение. Это связано с геулой.

Геула связана с Машиахом. Кто приносит нам освобождение? Машиах! Невозможно представить еврея, который не чувствовал бы в своей идентичности, что такое Машиах (Мессия в христианской традиции). Тевье-молочник произносит  «Машиах» постоянно, хотя он уже далеко не такой религиозный, как были его дедушки и бабушки, он живёт обычной, приземлённой, практической жизнью. Но в своих размышлениях, своих разговорах он постоянно обращается к галуту, постоянно обращается к Машиаху.

Два более сложных понятия, которые я здесь указал: виктимность и диглоссия. Виктимность — это ощущение себя, своего народа как постоянной жертвы. Где бы мы ни жили, когда бы мы ни жили — мы постоянно жертвы. Это создаёт определённое настроение. Причём настроение не в отдельном человеке, не в отдельной семье, а во всём народе. Мы — жертва, потому что нас так наказал Б-г, а это означает, что мы готовы к жертвам. Кирпичики нашей идентичности,  которыми являются вот эти элементы, определяют нашу жизнь. Сейчас в меньшей степени. В Средневековье они определяли её практически на сто процентов. И когда возникает вопрос, почему евреи так себя ведут во время погромов (на самом деле не все вели себя одинаково, создавались отряды сопротивления, и не все безропотно погибали во время Холокоста), основная масса чувствовала эту виктимность и обречённо готовилась её принять. В этом есть история. Идентичность создавалась тысячелетиями, и её нельзя было прервать. Да, только в отдельных случаях благодаря темпераменту или особенностям воспитания можно было перейти этот барьер.

Что такое диглоссия? Это два языка. У евреев в диаспоре два языка. Это характеристика диаспорального явления, где бы они ни жили. Мы знаем более двадцати еврейских языков, есть не только иврит и идиш. Сейчас вышла хорошая книга в Москве о славянских еврейских языках. Мы знаем о том, что есть испанский еврейский язык, есть близкий к фарси у горских евреев. Их много, но это неизменно в диаспоре происходит. В диаспоре евреи не готовы разговаривать на Святом языке, на Лошон Койдеш, на иврите. Это язык для литургии, для молитвы. А для бытового общения нужен другой язык. Другой язык не рождается умозрительно, он происходит из тех языков, которые окружают евреев в том месте, где они на данный момент проживают. Ладино в Испании рождается, и он похож на испанский, идиш — в Германии, это один из диалектов немецких, и так далее. И это неизменное присутствие у разделённых групп евреев, которые практически не обмениваются информацией, двух языков, указывает на то, что это важный идентификационный фактор.

Но рано или поздно всему приходит конец. Корпоративному обществу приходит конец в конце XIX века, а начало оно разваливаться во времена Французской революции. Возник ряд дискуссий. Начиналась  эпоха Просвещения (Хаскала, маскилим  в еврейской истории), что опять-таки было продиктовано различными обстоятельствами. Французская революция касалась не евреев, а французского общества, которое прежде также было устроено корпоративно (расслоение населения, разные права у разных социальных групп). И когда это всё начало ломаться, евреи оказались перед выбором. Более того, уже внешние силы также начали задавать вопросы себе и другим. Есть очень известная дискуссия во Французском парламенте, когда граф Клермон-Тоннер спрашивал всех: а, собственно, кто такое евреи? На самом деле, он спрашивал не обо всех евреях, а о евреях спорных регионов Эльзаса и Лотарингии, которые постоянно переходили то к Германии, то к Франции. «Кто такие евреи? Это нация? У нас французская нация, мы создаём французское государство, и внутри нации не может быть другой нации. Пусть это будет религиозная группа. У нас свобода, равенство, братство. Мы даём евреям все права, как французским гражданам, как членам французской нации. Если у них есть отличия в религии, у нас нет к ним никаких претензий. Но если они хотят быть нацией — мы им этого не позволим».

Вот такие странные рассуждения, по нашему разумению сейчас. Тем не менее, они не случайны, они отображают угасание корпоративного общества и приход новых общественных форм с развитием капитализма. И, собственно, рождение наций — это как раз конец XVIII – начало XIX века. Вот эти нации, которые сейчас существуют, обозначающиеся словом «nationality», - это не то, что мы обычно под этим понимаем, это не этничность, это государственные нации, политические нации. Только сейчас мы в Украине начинаем понемногу понимать, что рождается политическая нация из представителей разных этносов,  национальностей.

Франция в этой своей «мясорубке» перемолола массу этнических групп, и все стали французами. Но, если они отличались религией, им это разрешили. Этнически это их внутреннее дело, ты можешь в семье своей быть кем угодно, но в обществе ты французский гражданин. Ты другой по религии, значит, ты кто? Француз Моисеева закона. Это рождено более двухсот лет назад. Это формула: «немец Моисеева закона», «француз…», «итальянец…». И в этой формуле заключён смысл западноевропейской идентичности – общей, не еврейской.  А еврейская идентичность получила его от окружающего общества и приняла его. Когда кто-то из наших еврейских деятелей сказал, что мы – украинцы еврейского происхождения, все принялись на него обижаться. Может, в нашем понимании он и сказал глупость, но с точки зрения западноевропейской идентичности он сказал вещь, которая была принята там. С тех пор западноевропейская еврейская идентичность основывается именно на этой формуле: кто ты в государстве, кто ты у себя в семье и кто ты по религиозности. Этничность – это личное дело, на Западе не принято спрашивать о корнях, разве что в дружеской беседе. Идентифицирующий признак там – конфессиональность, кто ты по религии. В анкетах ты заполняешь, что ты иудей, потому что так принято. Более того, есть определённые финансовые обязательства государства, есть налоги религиозные, которые возвращаются в общины. Это очень важно. Но ты нигде не указываешь своё этническое происхождение.

А что в Восточной Европе? Там абсолютно другая история, иная идентификационная среда. Там существовали восточные империи. В отличие от Западной Европы, где корпорации развивались в условиях определённого системного равновесия между силами государства и силами религии. Мы все читали «Трёх мушкетёров», дуэль между королём и кардиналом – иллюстрация массовая, популярная, но, тем не менее, отображающая основную черту западного общества, определённое системное равновесие между религией и государством. И когда сотни лет это равновесие удерживалось, иногда меняясь в пользу то одного, то другого, в нём вырастали корпорации, и люди воспринимали это как важную часть своего общества. Из этого следует демократия европейская – из равновесия разных ветвей власти, как мы сейчас говорим.

А на Востоке ничего подобного не было. На Востоке существуют мощные империи в течение XVII, XVIII, XIX веков и даже части XX: Австро-Венгерская (сначала Австрийская), Российская и Османская. И в этих империях иные правила игры: есть абсолютная власть, царь, шах, император и со времён реформы Никона никакого равновесия между религиозным и государственным фактором не было. Существовала вертикаль подчинения: государство всегда над религией. Аналогично это переходит на уровень идентичности, в том числе различных этнических групп, и еврейской также. Этнический фактор становится более важным, чем религиозный. И тут уже наоборот: кто ты по религии – это твоё домашнее дело, а государство рассматривает тебя как представителя одного из народов, который империя вобрала в свой конгломерат. На самом деле, это важное соотношение между религиозным и этнокультурным присутствует всюду, но что-то всегда доминирует.

Иногда мы думаем, что это отставание во времени, ведь эмансипация пришла и в Восточную Европу. Российские евреи в XX веке также получили эмансипацию, права, можно было уже покупать землю и делать то, чего нельзя было раньше. Но предположение, что разница только темпоральная, и через какое-то время мы станем такими же, как наши соседи на Западе, ошибочное. Мы живём в иной идентифицирующей среде, которая развивается по своим правилам, и у нас, соответственно, другое будущее. Украина никогда не будет Польшей, потому что Польша имеет свою историю. Я уже забегаю вперёд, это не тема сегодняшняя… Но Украина – страна православная. Она может быть, как Болгария, например. Тоже православная страна, тоже постимперская, постколониальная, тоже посткоммунистическая, но не как Германия, как Франция и даже как Польша. И, соответственно, евреи в этих странах никогда не смогут стать такими же, как их собратья на Западе. Они могут к ним приближаться по моделям идентичности.

И вот после ломки этой корпоративной модели ДАШ начинаются расслоения. В тех различных географических, климатических, цивилизационных условиях, в которые попадают евреи, под влиянием внешних социокультурных факторов вырисовываться новые модели. В Западной Европе, как мы сказали, модель «нагружена» на религиозность, «французы Моисеева закона». Соответственно, Америка, Канада, Южная Африка, которые также относятся к европейской цивилизации, поскольку Европа их колонизировала, это одна модель. В Восточной Европе на месте распадающихся империй образуется другая модель. В России, где образовывается Советский Союз, становится советская модель. В конце XIX века зарождается новая модель, сионистская, которая отделяет себя от всех прочих моделей, начинает дискутировать с автономистской моделью. Кое-где встречаются законсервировавшиеся до нашего времени остатки модели средневековой, например, у бухарских или горских евреев. Кто знает, что такое махалля в Средней Азии – квартал, который живёт общей жизнью, это как небольшое гетто, но без негативных черт, которые несли гетто в Европе. Это квартал в Бухаре, полностью еврейский квартал, с определённой иерархией, решением споров внутри этого квартала.

И вот, наконец, вопрос: являются ли замкнутые религиозные общества, например, хасидские, моделями ДАШ. На мой взгляд, нет. Потому что эти люди уже не живут в корпорации, они живут в государстве. Они живут замкнутой жизнью, потому что они сохранили свой образ жизни, но они подчиняются общим законам. Они платят налоги государству. Если они, не дай Б-г, что-то совершат, их судит государство. Они не живут по внутренним законам корпорации. Внешне это вроде бы закрытая группа (а некоторые очень закрытые, как сатмарские хасиды, как брацлавские или Нетурей Карта), но это современные евреи, которые подчиняются тем же правилам, что и все остальные.

Вот шкала, которую нарисовал Михаил Членов, и я ею пользуюсь, не внося в неё никаких изменений. Это шкала, которая предполагает те самые различные сочетания религиозности и этничности. На левом краю шкалы больше нагрузка на религиозность, на правом – больше на этничность.  Вот это Западная Европа XIX века, а модель ДАШ находится примерно посередине. В ней органично сочетались на протяжении ряда веков этнокультурные и религиозные модели идентичности. Она существовала долго, потом распалась и дала различные модели. Она дала западноевропейскую модель, в которой самым важным является религиозность, современная западноевропейская и американская немного сдвинулась в сторону, в ней появились определённые этнокультурные аспекты. Израильское общество, где также своеобразное смешение религиозных и этнических факторов, уже новых этнических (сефардских, ашкеназских), где религия является государственной, а вовсе не отделённой от государства, где впервые евреи являются большинством. Это сочетание дало новую модель и породило непонимание в Австралии, а почему это евреи. Восточноевропейская межвоенная модель, где очень слабым был религиозный фактор после распада Австро-Венгерской и Османской империй, и СССР, где не осталось почти ничего идентифицирующего, кроме антисемитизма. Потом появилась в 60-х гг. симпатия к Израилю. Израиль стал в конце 60-х гг., когда он победил в Шестидневной войне, идентифицирующим фактором вместе с антисемитизмом,  до того был только один фактор.

Сегодня мы можем говорить о трёх основных типах современной еврейской идентичности: западноевропейский, постсоциалистический, израильский. Как раз те, о которых говорилось в советской энциклопедии, хотя об этом тогда никто не писал, никто не следил, но каким-то образом демографы так записали. Таким образом, история вернулась в ту же колею.

И последнее, о чём я хотел сказать – мы с вами. Я за последние годы выстроил определённый смысловой ряд, и он, конечно, очень дискуссионный. Это от нас, от советских евреев, которые имели только один идентифицирующий фактор (в Киеве, думаю, мало кого водили в синагогу, а в Черновцах водили, потому это всё очень разное), происходят после развала Советского Союза евреи Украины, и, проживая уже 25 лет в Украине, мы постепенно начинаем себя идентифицировать внешней своей формой с украинским сообществом. И вот то, что происходило на нынешнем Майдане, когда появилось намного больше евреев, чем на предыдущем Майдане, и война на Востоке, в которой евреев не так много, но больше, чем мы могли того ожидать, сейчас появление украинских евреев напоминает немного идентичность французских евреев XIX века. То есть мы отличаемся от украинцев, конечно, мы евреи, но в то же время у нас есть страна, с которой мы (не все, конечно, а, может, даже и не большинство) начинаем себя идентифицировать. И чем больше приходит новых людей молодых, тем больше они себя идентифицируют с этой страной, в то же время стараясь сохранить внутреннюю еврейскую идентичность, которую дала нам наша история и Б-г.

Съемка и монтаж - Альфия Шевченко.
Фото - Е. Заславская

Запись мероприятия - в рамках программы "Эксклюзив ваада"