Рената Муха. Устные рассказы, были, байки

 

Содержание

От составителя

Вместо предисловия. Кто такая Рената Муха, если коротко.

1. Талантливый пересказ различных авторов

1.1. Дина Рубина

1.1.1. Знаменитое английское «несколько»

1.1.2. Смеяться за рулем… позор!

1.1.3. Умные глаза

1.1.4. Есть у Ренаты и обо мне два устных рассказа:

Конечно, б-дь…

Сэр, вы носите справа или слева?..

1.1.5. Какая у нас квартира

1.1.6. Индийская зарисовка

1.1.7. Чтоб «терли ножки»

1.1.8. Великое кормление

1.2. Вадим Ткаченко

1.2.1. В гостях у Б. Заходера

1.2.2. «Извините, пока что не могу»

1.3. Из бесед Ренаты Мухи с Лиорой Ган (Полина Капшеева)

1.3.1. Storytelling, что в переводе на русский – «сторителлинг»!

1.3.2. Комрад Смирнов и Мистер Браун!

1.3.3. Путешествие с рабом.

1.3.4. Зубы и Рот.

1.3.5. Я всех люблю, и мне всех очень жалко».

1.3.6. Кстати, о детях…

1,3.7. «Слишком автобиографично!..»

1.3.8. Автор широко известен, а произведений нет.

1.3.9. Мой любимый литературный жанр – давать интервью.

1.4. Марина. Бородицкая. Круг чтения в эвакуации.

1.5. Полина Лимперт. Вдвоем писать трудно, но…

2. Выступления на вечерах, радио, телевидении

2.1. Вечер в Ашдоде 7 февраля 2004 г.

2.1.1. Калоши

2.1.2. Туфли

2.1.3. «Нет, про Муху это все понятно, но Рената почему?»

Вариант: Из разговора с Л. Ган.

2.1.4. I want You («Я хочу вас!»)

2.1.5. Стояла плохая погода или шел человек по городу…

Вариант: из живого журнала В. Левина и интервью Л. Ганн

2.1.6. Две строчки или … «недоговорки»

2.1.7. А дальше?..

2.1.8. Математика

2.1.9. Диетические конфликты

2.1.10. А что ты тут делаешь?

2.2. Памяти поэта Ренаты Мухи. «Эхо Москвы».

2.2.1. Мои ошибки.

2.2.2. История с тараканом

2.3. А короче, можно? Видеоролик. Беэр-Шева. Зима 2008 г.

2.4. Телепрограмма «Персона» В. Бейдера: Рената Муха, поэт. 2008 г.

2.4.1. Есть такая профессия – рассказчица.

2.4.2. Премьера в харьковском КГБ.

2.5. Второй международный книжный фестиваль в Иерусалиме. 2007 г.

2.5.1. Реагируйте, Рената, реагируйте.

2.5.2. Предисловие к ненаписанной книге.

2.5.3. Марк Галесник в моей судьбе.

2.6. Я родилась в Одессе.

Фотоприложение

 

 

 

От составителя

 

Однажды (так и тянет написать, вслед за Ренатой, «а может быть дважды») в «Комсомольской правде» (14.03.1992 г.) прочитал удивительные стихи «О плохой погоде» в 3-х частях, состоящих из трех строф! Стихи немедленно включил в свою коллекцию «Метеорологический юмор». Позже, нашел еще много других метеорологических (и не только) улыбок. Уже в Израиле (с 2004 г.) я прочитал все ее стихи, интервью, а когда она ушла, то и добрые, зачастую пронзительные, воспоминания ее близких друзей. Не только читаю, но и активно пропагандирую через Интернет всех своих респондентов. Опубликовал заметки в «Персоне» (журнал в Томске) и «Атикве» (газета в Полтаве). Оказывается, что и в России и в Украине мало знают кто такая Р. Муха, даже в среде филологов, хотя, казалось бы, издаются книги, ей посвящают свои произведения известные авторы, ее стихи используются в учебной литературе по русскому и английскому языкам – парадокс.

 

И, все-таки, мне показалось, что одна грань (а по ее словам их четыре) творчества Ренаты Мухи представлена в печати и в Сети довольно разбросано, в то же время все авторы отмечали ее прекрасную способность к рассказыванию.

 

Появилась идея собрать все рассказы Ренаты Мухи воедино, в один блок, чтобы концентрировано почувствовать вкус глубокой мысли, озорства, юмора и иронии. Сначала я это делал для себя, а потом подумал, что может и другим так будет интересно и не только техническим причинам («плутать» в Интернете надо иметь определенный навык, надо время), но и по восприятию рассказанного в едином блоке.

 

При составлении сборника устных рассказов я стремился к тому, чтобы выбрать фрагменты текстов в которых, главным образом присутствует прямая речь (хотя, без диалогов не обошлось, собеседники выделены курсивом) Р. Мухи в аудио или видео материалах или талантливо пересказанные тексты, но тоже в формате прямой речи, в различных печатных публикациях. Возможны повторы, но следует учитывать, что это устный рассказ: ситуация та же, а нюансы другие, другая аудитория.

 

Источник всей информации – Интернет. Каждый рассказ сопроводил ссылкой (линком), Благодаря такой «услуге», читатель имеет возможность без особых хлопот услышать или даже увидеть обаятельную Р. Муху «вживую». К сожалению аудио- и видео – материалов в Интернете не так уж много, хотя в ближнем кругу друзей и знакомых они, вероятно, существуют. Качество аудио, в основном неважное и пришлось немало потрудиться, чтобы воссоздать письменный текст. Молодцы «Эхо Москвы», они выставляют в Интернете стенограммы радиопередач.

 

В Живом Журнале в 2009 г. открылось новое сообщество – «Общество памяти Ренаты Мухи», цель которого: «собрать как можно больше воспоминаний о Ренате, опубликовать как можно больше всего, что связано с ней и её жизнью. Пусть это станет виртуальным и реальным фрагментом той картины, которая будет складываться многими, помнящими о Рене и её улыбке». Задача благородная, но по моему мониторингу за 2010 г. новой информации там очень мало.

 

Еще не знаю, как сборник может внедриться в Сеть, но если это осуществится, то все отзывы, пожелания, советы, даже критика и замечания будут приняты со смирением и благодарностью. Мои координаты:

 

Slutskiy Vladimir Hardoof ha-Nechalim 2/2 Geva-Binyamin Adam

ISRAEL (ИЗРАИЛЬ) 90632

E-mail: slava0509@bezeqint.net тел. 02 5851586 пел. 0545955591

Слуцкий Владимир (в миру – Израильевич). Август 2010

 

 

Рена рассказывает. Пало-Альто. Калифорния. 2007 г. Семейный Архив

 

 

Кто такая Рената Муха, если коротко.

(ораторы по алфавиту)

 

Владимир Бейдер:

 

Рената Муха автор стихов, которые навсегда останутся в анналах русской литературы наряду со стихами Чуковского, Маршака, Барто, Заходера, Юнны Мориц. И пока будет существовать русский язык, будут читать эти стихи, большинство из которых увидели свет в Израиле и распространились по миру из Израиля.

 

Елена Галесник:

 

Есть поэты, которые много пишут, и все что пишут, печатают. Есть поэты, которые много пишут, печатают избранное, а Рената Муха сразу писала Избранное.

 

Игорь Губерман:

 

Я хочу обратить внимание на ёмкую лаконичность волшебных стихов Ренаты Мухи. После таких стихов невозможно вырасти полностью плохим человеком, за что автору – огромное спасибо.

 

Вероника Долина:

 

Рената хрусталь абсолютный со своим английским безукоризненным, со своей методикой английского. Когда ещё многие наши люди с расчудесным образованием и воспитанием искали место в жизни, а Рената Муха его уже нашла в Израиле, и была полнейшим молодцом. Это был кусок света в нашей жизни. Тут со многими так. Будем жить без них, видимо, но хотя бы с их книжками.

 

Евгений Евтушенко:

 

Маленький, но большой поэт Рената Муха достойна того, чтобы ее стихи не только включались в школьные хрестоматии, но и сопровождали по жизни нас всех, даже седеющих, но не стареющих душой, ибо такие стихи нам этого не позволят

 

Стихи «для бывших детей и будущих взрослых» были «широко известны в узком кругу», хотя достойны гораздо более широкой аудитории.

 

Она ведь одесситка, а своеобразное одесское омархаямство не увядает даже вдалеке от этого легендарного города.

 

Она поэт мыслящий, но непобедимо веселый, как будто ей не позволяют жаловаться на жизнь все те, в ком жил генетический страх от давних одесских погромов, и от нацистских душегубок, и от убийства Соломона Михоэлса, и от «дела врачей». Жизнелюбие, которое она преподает своими стихами, – это побежденный ею страх.

 

Будут любить старики и все дети

самую умную Муху на свете!
 

Борис Заходер:

 

Очень талантливая дама – Рената Муха.

Удивительно талантливый поэт.
 

Аркадий Коган:

 

Рената писала трудно. Она была невероятно требовательна к каждому слову. Некоторые свои миниатюры она вынашивала долго, как ребенка. Может быть поэтому среди ее вещей нельзя найти ни одной слабой.

 

Корф Ольга:

 

Рената Муха – удивительный поэт, потрясающий исполнитель собственных устных рассказов, великий знаток английского языка, который она учила преподавать даже самих англичан.

 

Феликс Кривин

 

Человек впадает в детство, как река впадает в море,

вырывается из тесных берегов и категорий.

Прочь заботы, прочь напасти и другое в том же духе.

Выпадает в жизни счастье, как стихи Ренаты Мухи!
 

Вадим Левин:

 

Кому – покой, кому – разбой,

кто славой жив, а кто – зарплатой,

а я-то – помни! – жив тобой –

моей сестрой, моей судьбой,

моим соавтором Ренатой!
 

Полина Лимперт:

 

Не встречала более гениальной, парадоксальной

 

Михаил Польский:

 

В русской поэзии она, безусловно была леди. Её коротенькие стишки – что это? Может быть, это просто укороченные лимерики? Рената чуждалась какой-либо устоявшейся формы. Форму диктует мысль. И тут же сама получает толчок от вновь возникающей формы. И когда мысль столь отточена и лукава, стих как бы заигрывает с читателем – то как озорной ребёнок, то как премудрый дедушка.

 

Сергей Никитин:

 

Человеческая мощь Мухи настолько огромна, что ее хватило бы на десятерых. Остается устыдиться собственной слабости, суетности и постараться научиться у Реночки жить по-настоящему, а не вчерне.

 

Леонид Финкель:

 

Такое чувство, что мы сегодня прощаемся с гениальным ребенком, очень большой, очень талантливый, умный и мужественный, отважный озорной и веселый поэт. Я очень благодарен судьбе, что она свела нас, для меня она друг на вырост на всю жизнь, мне ее всегда не будет хватать.

 

 

Рената Муха – рассказчик

Майя Пешкова. Непрошедшее время. 2009 г. Эхо Москвы.

 

Не знаю, найдется ли человек, который напишет о ней книгу, или так и останутся рассыпанными ее воспоминания, коими она так щедро делилась

 

Из Интернета http://www.trediakovsky.ru/content/view/69/34/

 

О степени её владения этим языком красноречиво свидетельствует такой факт: в 1994 году она приняла участие в фестивале устных рассказов в американском городе Прово, штат Юта. За всю, уже 20-летнюю, историю этого, одного из самых популярных в США, ежегодного фестиваля рассказчиков она остаётся единственной приглашённой к выступлению участницей, для которой английский язык – неродной. А ведь все свои рассказы излагала, естественно, по-английски: таковы условия фестиваля. В последний день Рената сумела настолько овладеть вниманием семи тысяч зрителей, что они вслед за ней спели колыбельную, – но уже на русском языке!

 

«Никаких призовых мест и наград на этом фестивале нет и не было», – рассказывает муж Ренаты, профессор математики Вадим Ткаченко, – «наградой явилось само приглашение выступить на нём в числе 5 других знаменитых рассказчиков».

 

Вадим Левин:

 

Свои бесчисленные больничные истории, каждая из которых могла оказаться последней, Рена рассказывала так, что слушатели не могли удержаться от смеха. «Лежу я на столе. А из одежды на мне только шесть шрамов…»

 

Марина Меламед:

 

Таких рассказчиков, как она – мало вообще, но не знаю, как про это написать... надо собирать не только рассказы о ней, но и – её собственные рассказы.

 

Дина Рубина. Непрошедшее время. 2009 г. Эхо Москвы.

 

Рената была убийственно эстрадным человеком. Рената была мастером и гением устного рассказа! Когда Рената выступала, зал сидел просто как стадо кроликов, слушая ее и не отводя глаз. И когда Рената – это был особый фокус – когда она рассказывала про Сару Абрамовну, свою тетю, то ее голос взлетал в такие высоты, звенел и разбухал. Вообще, я боялась, что упадет люстра, потому что так он звенел! Это было блестяще, и я надеюсь, что кто-то записывал это. И это можно записать на какие-то диски, потому что Рената в качестве рассказчицы – это дипломированный лауреат конкурса английских рассказчиков.

 

Рената Муха – выпускница школы. Харьков 1950 г. (фото Юрия Куюкова из архива Ф. Рахлина)

 

 

1. Талантливый пересказ различных авторов

 

1.1. Дина Рубина

 

1.1.1. Знаменитое английское «несколько»

 

(История, записанная Д. Рубинной в ИЖ № 31. 2009 г и рассказанная в программе «Непрошедшее время» (Радиостанция «Эхо Москвы». 27.12.2009).

 

http://www.echo.msk.ru/programs/time/644294-echo/

 

Дина: Эта история про то, как Р. Муха заболела и победила. Впервые болезнь обнаружилась лет 25 назад, и тогда ее прооперировал американский врач. Сначала ей давали вообще три недели жизни, потом – три месяца…

 

Рената:

 

Когда после операции я очнулась от наркоза, надо мной стоял улыбающийся профессор. Он сказал:

 

– Рената, у меня для вас отличные новости. Я думаю, что у вас впереди несколько хороших лет.

 

– Есть ли у вас вопросы? – спросил он.

 

– Есть, – сказала я.– Один. Филологический. У нас в институте однажды на семинаре возник спор, как следует понимать знаменитое английское «несколько»: один-два? два-три? Или все-таки семь-восемь?

 

– Знаете, – помедлив, произнес профессор, – я в этом бизнесе сорок лет, и чудес пока не встречал. На вашем месте я бы считал, что «несколько» – это два-три, и не строил иллюзорных надежд, что это семь-восемь…Мой вам совет: не начинайте ничего нового, завершите все для вас важное, и совершите то, что всю жизнь хотели сделать, но откладывали на потом. Повернулся и вышел.

 

Дина: И затем последовали долгие недели мучительного лечения, в течение которых – отлично представляю это, зная Ренату! – она покорила, завоевала своим неисчерпаемым обаянием весь медицинский персонал.

 

Рената: Когда я выписывалась и явилась на прием к своему профессору, который должен был дать ей последние наставления.

 

– Рената! – сказал он на прощание. – Я благодарю вас за ваши усилия по очеловечиванию американской медицины.

 

И когда я уже взялась за ручку двери, он окликнул меня.

 

– Рената! Вы помните, что я сказал вам по поводу этих «несколько»? Так вот, повторяю: я сорок лет в своем бизнесе, и с чудесами не сталкивался ни разу. Но если все-таки когда-нибудь такое чудо произойдет, оно произойдет с вами…

 

Дина: И чудо произошло, и Рената много лет после той операции жила полноценной яркой творческой жизнью, написала много замечательных стихов, объездила много стран, преподавала, выступала, дарила любовью и дружбой множество людей: совершала немыслимые усилия по очеловечиванию мира. А, когда становилось немножко хуже, она чуток замыкалась в себе, но все равно никогда не переставала быть человеком в самом ярком и самом упоительном смысле этого слова).

 

(Продолжение)

 

Дина: И когда, несколько лет назад, болезнь возникла снова, у Ренаты уже был опыт борьбы, успешной борьбы. Возможно, именно поэтому она не сдавалась так долго. Иногда казалось, что она наблюдает со стороны за своей собственной борьбой за жизнь. Одна из телефонных бесед:

 

Рената: – Вот эта болезнь, которой я болею, она очень добросовестная. Сначала у человека выпадают волосы, потом всякие другие приспособления для нормального существования… и если вы думаете, что человеку не нужны ногти…

 

Дина: По настоянию младшего сына Алеши они поехали в Америку – за «вторым мнением» Беседуем с Ренатой после возвращения:

 

Рената: – Ну что ж, мы убедились, что израильские врачи ни разу не оказались отставшими. Меня послали на генетический анализ – это там сейчас модно. Кроме того, подвергли строжайшему допросу на предмет того – умер ли кто в семье от рака. А у меня, надо вам сказать, Дина, буквально все со всех сторон умирали от рака. И вот сидит американская врачиха, профессиональная улыбка до ушей, задает вопросы:

 

– От чего умерла ваша мать?

 

– От рака.

 

– Какой она была расы?

 

– Еврейской.

 

– От чего умер ваш отец?

 

– От рака.

 

Далее следовали вопросы о племянниках, сестрах, братьях, которые все исправно помирали от рака. А врачиха все держала на лице широкую улыбку.

 

– От чего умер ваш дед со стороны отца?

 

– От бандитской пули, – отвечаю я, радуясь разнообразию.

 

Врачиха вытаращивает глаза. Но улыбка приклеена.

 

– Почему?

 

– Время было такое, – говорю я. – Была революция.

 

– А от чего умер ваш дед со стороны матери?

 

– От бандитской нагайки.

 

Я смотрю, что врачиха хотела бы драпануть отсюда как можно дальше. Но улыбка на месте.

 

– То есть как? – спрашивает. – Почему?

 

– Время было такое. Революция.

 

И тогда она делает паузу и осторожно осведомляется:

 

– А зачем они все этим занимались…?

 

И Рената пережидает мой смех, и говорит спокойно:

 

– А что делать? Я бы всех их с удовольствием похоронила от рака…

 

1.1.2. Смеяться за рулем… позор!

 

(Иерусалимский журнал № 31.2009)

 

Дина: Есть и целые, рассказанные ею эпизоды, вроде истории с их другом, врачом из Германии, которого однажды немецкая полиция подвергла интересному наказанию:

 

Рената: – Понимаете, Дина, вообще-то он врач, и к тому же святой человек. Это трудно совместить, но у него получается… Так вот, на днях он ехал домой и смеялся, вспомнил за рулем что-то смешное. Оказывается, этого в Германии нельзя. Его остановил дорожный патруль, его сфотографировали, и фотографию повесили на такую доску – она есть в каждом районе, как у нас раньше, помните: «Они позорят наш район!». В Германии обычно на таких вывешивают фотографии проституток...

 

1.1.3 Умные глаза

(Иерусалимский журнал № 31.2009)

 

Дина: В молодости на телевидении в Харькове Рената участвовала в программе по изучению английского языка. Играла в «разговорных» сценах то официантку по имени Наташа («была очень убедительна, что вы думаете!»), то еще какую-нибудь четко говорящую по-английски куклу.

 

Рената:

 

– И вдруг директора программ, редактора, главного редактора и режиссера передачи, а также меня, вызывают в Обком. Не Рай! И не Гор, Дина! А Обком. Харьков большой город… «Получили анонимный сигнал о вашей передаче», – говорит Дурасиков. Был такой инструктор. Любил мальчиков, что никому не возбраняется, но одного утопил в бассейне, что уже хуже.… Однако все это выяснилось позже, а в тот момент он высадил нас всех по ранжиру и говорит, мол, получили письмо от трудящихся, в котором такая фраза: «И вот эта Наташа с ее глупыми глазами, у нее такой вид, как будто хочет сказать – ой, как я сама себе нравлюсь!».

 

Рената делает паузу…

 

– И все эти милые люди, Дина – продолжает она мягким и даже меланхоличным тоном, – и директор программ, и редактор, и режиссер передачи… вдруг обосрались. Они перестали на меня смотреть. Инструктор Дурасиков их спрашивает: «У нее глупые глаза?»

 

Я поднялась и сказала: «Нет. Умные».

 

И все эти кролики замерли и затряслись. Дурасиков помолчал, прокашлялся, выпил воды из стакана и сказал: «Тогда ладно…»

 

1.1.4. Есть у Ренаты и обо мне два устных рассказа

 

(Иерусалимский журнал № 31. 2009 г)

 

Первый: Конечно, блядь…

 

Один – про то, как мы познакомились «вживую». Она живет в Беэр-Шеве, я – под Иерусалимом. В переводе на российские пространства это все равно, что Севастополь и Екатеринбург. Но однажды меня пригласили выступить в Беэр-Шеве. Я и поехала с намерением непременно побывать у Ренаты Мухи.

 

Так вот, это убийственно точный по интонации, хотя и придуманный от начала до конца устный рассказ. С выкриками, вздохами, жестами, комментариями в сторону. Буквально все это я передать не могу, могу только бледно пересказать:

 

Итак, я впервые являюсь в дом, в «знаменитой» широкополой шляпе, с коробкой конфет и подвявшим букетом цветов, которые мне подарили на выступлении.

 

И вот, «папа Вадик» (муж Ренаты – Вадим Ткаченко) расставляет стол, сын Митя что-то там сервирует… а Рената «делает разговор». Я при этом изображаюсь страшно культурной элегантной дамой, даже слегка чопорной. Кажется, даже в лайковых перчатках, которых сроду у меня не бывало.

 

Рената, которая волнуется и хочет «произвести на эту селедку впечатление», начинает рассказывать «про Гришку» (есть у нее такой уж точно смешной рассказ).

 

– И тут я вижу, что Динино лицо по мере повествования вытягивается, каменеет и теряет всяческое выражение улыбки. Я продолжаю… Рассказ к концу все смешнее и смешнее…Трагизм в глазах гостьи возрастает. Что такое, думаю я в панике, ведь точно смешно! Заканчиваю… И вы, Дина, замороженным голосом, сквозь зубы говорите: «Рената, какая же вы блядь!»

 

– Ничего для первого раза, да? А?! (Ее любимый выкрик: «А?!»)

 

– И когда я так осторожно говорю, что в моем возрасте это, пожалуй, уже комплимент…и интересуюсь, чем, так сказать, заработала столь лестное…

 

Дина сурово обрывает:

 

– Вы хотите сказать, что этот рассказ у вас не записан?

 

Я отвечаю:

 

И этот, и все остальные.

 

Дина с каменным лицом:

 

– Конечно, блядь!

 

Самое смешное, что этот рассказ основан на моем действительном возмущении: каждый раз я – письменный раб, пленник кириллицы, – услышав очередной виртуозно детализированный, оркестрованный колоссальным голосовым диапазоном устный рассказ Ренаты Мухи, принималась ругать ее:

 

– И это не записано?!

 

Второй: Сэр, вы носите справа или слева?..

 

– про то, когда я приезжаю в следующий раз, – еще более пикантный.

 

Как Рената открывает мне дверь, и я спрашиваю с разгоряченным лицом:

 

– Рената, почему у вашего соседа яйца справа?

 

Якобы я ошиблась дверью, мне открыл сосед на нижней площадке, и он был в трусах. И что в этом вопросе якобы никакого криминала нет. Оказывается, все английские портные-брючники, снимая размеры, непременно спрашивают клиентов: сэр, вы носите яйца справа или слева?..

 

…И вот, переночевав у Ренаты, наутро я ухожу, цветы оставляю, конфеты забираю с собой…

 

В этом месте рассказа я всегда подозрительно спрашивала:

 

– Конфеты?! Забираю?! Как-то не верится. Это не про меня…

 

Рената сразу поправлялась:

 

– Или оставляете… Конфеты, впрочем, говно,– кажется, «Вечерний Киев»… За вами захлопывается дверь, и тут мы слышим страшный грохот! Поскольку вы явились в каких-то умопомрачительных туфлях на гигантских каблуках, то вы и грохнулись как раз под дверью соседа с яйцами. И правильно! Нечего заглядывать, куда вас не приглашают!

 

1.1.5. Какая у нас квартира

 

– Понимаете, Дина, папа Вадик – большой математик касательно интегральных и дифференциальных эмпирей… Но вот когда кило рыбы стоит, положим 19 шекелей, и сколько тогда будет стоить полкило – этого он не может… А я могу только рыбу посчитать. Взять хотя бы эпопею с продажей квартиры. Дина, вы знаете, что такое маклеры — это племя особей, которые считают себя особыми психологами…. Ну и Вадик осел под первым же маклером…

 

Тут надо отдать отчет, что квартира у нас плохая. Район тоже плохой. Вы знакомы с соседом, что живет под нами – тот, который с яйцами. Наверху живет алкоголик. Я не знаю, где он носит яйца, и даже не знаю – есть ли они у него.

 

Раньше там жила хорошая женщина, отошедшая от дел – ремесло ее было горизонтальным. Она была уже тяжело немолода. Приезжала на такси, и у дома говорила таксисту, что денег у нее нет, но если он хочет, она может расплатиться иным способом. А таксисты, знаете, Дина, они легки на подъем… Во всяком случае, когда человек на время поднимается, и потом спускается – я полагаю, он не ремонт ходил смотреть.

 

Так вот, сейчас в этой квартире поселилась марокканская женщина. Муж не обозначен.

 

– Это ужас! – говорю я искренне…

 

Рената умолкает и тяжело вздохнув, говорит:

 

– Да, Дина, это большой и страшный, и непредсказуемый ужас. Главное – непредсказуемый. Вот, положим, у вас горе: в квартиру по соседству въехала эфиопская семья. Это горе. Но предсказуемое горе: ну, там, они варят селедку, нежно кричат с утра до вечера пронзительными голосами, – все это привычно и понятно… А марокканская женщина… – помимо того, что она выбрасывает мусор из окна, – у нее такое племенное качество: она развешивает белье, не ведая, что на свете существуют прищепки. В связи с чем, ветер сносит подштанники и огромные бюстгальтеры вниз, все дерево под нашим окном увешано подштанниками.

 

Дина, вы помните такое произведение для детей — «Чудо-дерево?»

 

1.1.6. Индийская зарисовка

 

Рената преподает в университете в Беэр-Шеве. На какой-то мой невинный вопрос о работе следует мгновенная зарисовка про коллегу из Индии. Та ходит в черном сари, и сама очень черная.

 

– Оказывается, в Индии тоже есть евреи, и это, Дина, уже серьезно.

 

Так вот, эта еврейская индианка в зарисовке представляется абсолютной параноичкой. Подходит она к Ренате и заявляет:

 

«Рената, вы тут единственная леди! Остальные все – негодяи. Тут сплошной харасмент. А нас с вами преследуют из-за цвета кожи».

 

После этих слов Рената выдерживает паузу и говорит безмятежным голосом:

 

– Она абсолютно черная… Меня вы видели… И я совершаю ужасную ошибку, которую делать нельзя – я начинаю ее переубеждать и отговаривать от того, что все негодяи. Параноиков, оказывается, отговаривать нельзя. Надо соглашаться, – что харасмент, и все негодяи, и по цвету кожи…

 

«Ну, – говорит еврейская индианка, – посудите сами, как же не харасмент! Вот мы едем вчера в машине (завкафедрой, – вставляет Рената, – которая главная негодяйка, ежедневно после занятий развозит безлошадных педагогов по домам на своей машине, вероятно, из врожденной подлости), – и вдруг полицейский останавливает машину, и мне одной – мне одной! – говорит: у вас не пристегнут ремень!»

 

«Что вы говорите? Вам одной? Почему?»

 

«Потому что у других он был пристегнут…»

 

– Ну, и так далее… – вздохнув, завершает Рената.

 

1.1.7. Чтоб «терли ножки»!

 

Жемчужина среди ее устных рассказов – миниатюры о тете Иде, одесской тете Иде, Иде Абрамовне, – у которой на гастролях театра Моссовета останавливалась сама Раневская.

 

Раневская, которая не признавала никаких эстрадных писак, – она писала свои тексты сама, из жизни, – поняла, что в лице этой женщины она имеет бриллиант. Достаточно было послушать, как тетя Ида проклинает непочтительного соседа:

 

– Азамен (эдакий) сифилистик! Азамен мерзавец! Азамен неуважение к женщине!

 

Рената утверждает, что тексты ролей Раневской пересыпаны словечками и выражениями тети Иды.

 

– Когда в детстве меня привозили на лето в Одессу, тетя Ида имела цель в жизни: ребенок должен вернуться поправленным. Что значит «поправленным»? Чтоб «терли ножки»! Для этого: каждый день гоголь-моголь мит дем булочких, мит дем масло, мит дем мед.

 

– И вот на этом деле, – говорит Рената, – я была поправлена на всю жизнь.

 

Обряд кормления проходил так: тетя Ида брала газету и торжественно зачитывала передовицы.

 

Но если это не помогало, тогда выпускали Розочку. Розочка, как известно, была замужем за начальником ОРСа. Вы, Дина, маленькая, вы не знаете этого магического слова. Начальник ОРСа! Отдел Рабочего Снабжения! Все слова произносятся стоя. Он был большим начальником, и «дер коммунист впридачу», но по части секса, как я понимаю, не дотягивал.

 

Розочка говорила мне вкрадчивым голосом: «Если ты съешь ложечку, я расскажу тебе, как вчера мы гуляли со Стасиком».

 

Мужа, «дер коммуниста впридачу», звали Миша.

 

«Если ты съешь ложечку, я расскажу тебе, откуда берутся такие синяки…» – и она осторожно спускала бретельку сплеча…

 

А я открывала рот…

 

1.1.8. Великое кормление

 

Больше всего я люблю рассказ Ренаты Мухи о том, как в эвакуации в Ташкенте тетя Ида выкармливала народного артиста.

 

В администрации театра ей сказали: «Подкормите его, нам надо его подкормить. Он вас озолотит. А ему сказали: "Мы дадим вам женщину, что у вас еще не было такой женщины! "»

 

И тетя Ида стала выкармливать народного артиста. Она продала свои золотые сережки. Всю ночь, в эротических мечтаниях, она придумывала все новые еврейские блюда. Штрудл! Штрудл-вертячку, большую простыню раскатанного теста, которое подбрасывают на руках. Это умели не все хозяйки. Тетя Ида умела. Манделех! Манделех в курином бульоне!

 

Дети – Рената и двоюродный брат Мишка — припухали с голоду.

 

Бабушка брала в руки топор, стояла над ребенком, который не хотел есть жмых, и говорила: — Ешь, майн кинд, а то я пойду за госпиталь. Там есть яма, куда от операций выбрасывают руки и ноги, принесу сюда, и брошу на стол руку мертвяка!

 

Артисту варили курицу, детям не давали. Рената помнит каждый пупырышек на нежной коже этой золотистой курицы!

 

Артист приходил, садился за стол. Тетя Ида препоясывалась чистым полотенцем, и пышная невеста плыла в ее руках к обеденному столу.

 

Артист кушал, опускал глаза, хвалил еду и, уходя, говорил: «Большое спасибо».

 

Наконец, наступил последний день «кормления».

 

Все собрались в своем огороженном простыней углу, который снимали у раскулаченных.

 

Артист явился, поел, похвалил, как всегда еду, поднялся, пожал, опустив глаза, руку тете Иде.

 

И ушел.

 

Ушел…

 

Они – две женщины и дети — сидели и долго смотрели друг на друга.

 

Взрослые, конечно, знали фамилию этого знаменитого артиста. Но при детях она не произносилась в семье никогда.

 

Поэтому, уже взрослым человеком, оказавшись в каком-нибудь московском театре, Рената каждый раз шла к фотографиям в фойе и всматривалась в лица — этот? Этот? Может, этот? И не узнавала.

 

Она не любила театры. И не любила народных артистов.

 

Самое смешное, что брат Мишка, который припухал вместе с ней в ту холодную ташкентскую зиму, стал артистом, причем, московским. Приезжая к нему в гости, она приходила к нему в театр и точно также, выманивая его после спектакля в уже пустое фойе, водила к фотографиям и спрашивала: «Мишка, а не этот ли?»

 

Седой оплывший Мишка всматривался в знакомую ему уже тридцать лет фотографию с новым интересом, пытаясь оживить в памяти тот день последнего кормления, ту последнюю райскую курицу, уплывающую под взглядами детей в жующий рот народного артиста… и говорил, наконец:

 

– Нет. Не он!

 

1.2. Вадим Ткаченко (муж Ренаты)

(Иерусалимский Журнал № 31, 2009 г.)

 

1.2.1. В гостях у Б. Заходера

 

В ней никогда не было зависти к успехам других, мелочных расчётов (в духе: вы нам – пароходик, а мы вам – паровозик). Однажды, в самом начале их знакомства, будучи в гостях у Бориса Владимировича Заходера, она разразилась смехом, услышав его строчки:

 

Никакого нет резона

На дому держать бизона,

Ибо это жвачное –

Грубое и мрачное.
 

Борис Владимирович, по-видимому, заподозрив желание ему понравиться, спросил Реночку: «А чем это вы так восторгаетесь?» И услышал в ответ скорее всего неожиданное для него: «Я просто представила себе, как должен был обрадоваться человек, когда он придумал такие строчки». Б.В. немедленно нашёлся: «Галя! – закричал он жене, – скорей иди сюда и послушай, что она говорит! И налей ей ещё одну тарелку супа!»

 

Вариант. Из рассказа ведущей «Эхо Москвы» М. Пешковой

 

Рената Муха приехала к Борису Заходеру, это было в самом начале тех самых лет, когда она начала писать. Она ему прочитала свои стихи, мэтр чуть морщился. Но потом, прочитав одно из стихотворений, он закричал: «Галя, налей ей ещё тарелку супа», в такой восторг пришёл писатель.

 

1.2.2. «Извините, пока что не могу»

 

Реночка была истинно добрым, душевным человеком, но не добреньким и всепрощающим. С очень немногочисленными знакомыми, которые незаслуженно и серьёзно обидели её или её друзей, она умела расставаться навсегда, а случайным обидчикам умела давать отпор на месте. Вот один из таких случаев, происшедших во время её лечения в Онкологическом центре АМН в Москве, медицинском заведении, с которым было связано много надежд и много тяжкого в жизни лечившихся в нём людей.

 

Дело шло к концу дня, принимавший врач устал от потока больных, прошедших через него, ожидавшие больные устали от мыслей о своей судьбе. Когда подошла её очередь, Реночка замешкалась на входе в кабинет, на что врач разразился тирадой, смысл которой сводился к обычному совковому «Вас тут много, а я один!»

 

В ответ она сказала: «Выслушав вас, доктор, можно подумать, что болеть раком легче, чем его лечить. Так это не так». Врач вначале опешил, потом буркнул стандартное «Извините» и получил вполне заслуженное: «Пока что не могу».

 

1.3. Из бесед Ренаты Мухи с Лиорой Ган (Полина Капшеева)

 

1.3.1. Storytelling, что в переводе на русский – «сторителлинг»!

 

– А наши общие знакомые рекомендовали тебя как приличного человека. Еще с уважением именовали тебя «профессиональным травилой».

 

– Очень обидные и очень неправильные слова. Дело в том, что рассказчик – это не профессия, а призвание, к которому почему-то нас не приучили, почему-то в СНГ такого нет.

 

– А Ираклий Андроников?

 

– Он чудо, но для того явления, о котором говорю я, его рассказы слишком гладки, отполированы, отшлифованы. Не хватает спонтанности или, по крайней мере, впечатления спонтанности.

 

– Что же это за такое редкое явление?

 

– А всё просто: собираются люди, которым хочется что-то рассказать, – вот они и рассказывают.

 

– Ну, такое часто можно наблюдать во время застолий. И поучаствовать можно.

 

– Правильно, в нашей бывшей стране это начиналось с застолий. И тут же заканчивалось. В других же странах проходят фестивали рассказчиков, работают кружки, выпускаются специальные журналы. Впервые собираясь в Америку, я думала, что там устным рассказом занимается, наверное, целая тысяча человек. Но оказалось, что разве только тысяча американцев этим не занимается – все остальные рассказывают байки.

 

– И это так и называется – «устный рассказ»?

 

– Когда я впервые в России писала в «Учительской газете» статью на эту тему, мне пришлось обогатить русский язык новым словом. Пожалуйста, продаю для будущих биографов: storytelling, в переводе на русский – «сторителлинг». А что такое, чего хихикаешь? «Бодибилдинг» есть – а это чем хуже?

 

– Но чем тебя не устраивает словосочетание «устный рассказ»?

 

– Да не рассказ это, а рассказывание, в котором главное – не результат, а процесс.

 

– А чем тебя не устраивает словосочетание «профессиональный травила»?

 

– Несочетаемостью. Получается (прошу тебя помнить, что я всё-таки – доцент лингвистических наук) оксюморон.

 

– Ой!

 

– Ага! В словарь полезешь или рассказать?

 

– Полезу в словарь, а ты расскажи.

 

– Это когда определяемое слово с определяющим находятся в полном противоречии. Например, «живой труп». Так вот, «профессиональный травила» – и есть этот самый... повтори, пожалуйста!

 

{– Оксюморон [греч. – «острая глупость»] – термин античной стилистики, обозначающий нарочитое сочетание противоречивых понятий. Пример: «Смотри, ей весело грустить/Такой нарядно-обнаженной» (Ахматова). Из Википедии. В.С.}

 

– Молодец, хорошо. Давай зачетку.

 

– Я, между прочим, филфак закончила!

 

– А что, у вас в Запорожье оксюморон не проходили?

 

– Эка невидаль: стилистическая фигура, сочетание противоположных по значению слов (мое, кстати, определение поточнее твоего будет). Правда, в то время, когда мы это проходили, я занималась «сторителлингом» в курилке под лестницей.

 

1.3.2. Комрад Смирнов и Мистер Браун

 

Поступив на английское отделение факультета иностранных языков Харьковского университета, я приготовилась к тому, что все будет хорошо и интересно: новые слова, новые книги, герои... Но меня ждала встреча всего с двумя героями. Если ты изучала английский язык, то тоже, наверняка, должна их знать: комрад Смирнов и...

 

– Мистер Браун!

 

– Точно. Эти двое кочевали из учебника в учебник. Комрад Смирнов, был, в зависимости от профиля вуза, то шофером, то строителем, то инженером, но всегда женатым на враче – члене партии, у них всегда было двое детей: девочка-отличница, мальчик-отличник. А мистер Браун, в отличие от комрада Смирнова, работал... Кем мог работать мистер Браун в учебнике иностранного языка?

 

– Ой, не помню.

 

– Стыдно! Мистер Браун во всех учебниках неизменно работал безработным. И если комрад Смирнов всегда жил в современной комфортабельной квартире со всеми удобствами, то мистер Браун квартиры не имел, посему и ночевал на скамейках в Гайд-парке – это уж обязательно. Надо тебе сказать, что когда много-много лет спустя я попала впервые в жизни за границу, и именно – в Лондон...

 

– Хочешь сказать, что встретилась с мистером Брауном?

 

– Почти. Я приехала туда по приглашению, и пригласившая меня дама сказала на присущем ей английском языке: «Ты можешь делать что угодно, жить здесь сколько хочешь, ездить куда глаза глядят. Прошу об одном: не смейся так громко, как ты это делаешь обычно». Я пообещала, но слова не сдержала, что бывает со мной редко. В какой-то из дней я поехала вместе с респектабельными англичанами в двухэтажном автобусе на прогулку по Лондону. Всё было нормально, вела я себя хорошо, ни к кому не приставала. Но когда мы приехали в Гайд-парк, где на скамейках обычно ночевал безработный мистер Браун... Бедные попутчики-англичане... Почему я так громко смеялась, как ты думаешь?

 

– Понятия не имею.

 

– В Гайд-парке, во всяком случае, в том месте, куда нас привезли, не было скамеек.

 

– Рената, с твоими очаровательными «сторителлингами» мы забудем, о чем говорили.

 

– А нечего было со мной связываться.

 

Ладно, возвращаемся в университет. Тексты были ужасно нудными. Мы их читали, переводили, отвечали на вопросы, меня же к концу первого семестра занимал только один вопрос: а что я вообще тут делаю? При своей хорошей памяти я совершенно не могла запомнить ничего, включая количество комнат и качество удобств в современной квартире комрада Смирнова. Я даже собралась уйти. И вот в один день, который я с полной серьезностью называю счастливым днем своей жизни, мне попалась маленькая английская адаптированная книжечка. Я ее открыла наугад – и прочла: «Слушайте, слышьте и понимайте, потому что это было и случилось, и произошло, когда все домашние животные были дикими. Но самым диким из всех диких животных был кот, который, размахивая своим диким хвостом, ходил по мокрому лесу сам по себе», – узнала?

 

– Естественно.

 

– И вот я, которая не в состоянии была удержать в памяти двух фраз про мистера Брауна, прочитав рассказик, запомнила его весь – и почувствовала непреодолимое желание с кем-нибудь немедленно поделиться этой историей. Я выскочила в коридор в поисках первого встречного, которым оказался студент математического отделения Володя Мацаев по кличке Мац. «Мац, – сказала я ему, – хочешь, сказку расскажу по-английски?» На это он мне ответил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я с английского только что сбежал, а от тебя и подавно уйду», – и пустился бежать. Но я его догнала, схватила за рукав и начала по-английски: «Слушайте, слышьте и понимайте...» Знаешь, Мац перестал сопротивляться – и дослушал сказку до конца. И всё понял, хотя я ни слова не перевела. И очень скоро по университету пошла обо мне слава как о человеке, который рассказывает английские сказки по-английски, да еще и так, что это понятно окружающим. Приходили ко мне слушать эти несколько киплинговских сказок студенты с разных факультетов.

 

– И все немедленно заговорили по-английски?

 

– Чудес не бывает, но относиться к языку они стали лучше. И ко мне – тоже. Один из них даже на мне женился, но самое обидное в том, что тот, который на мне женился и до сих пор женат, знал английский язык еще до встречи со мной. Вот так я начала собирать истории, которые мне хотелось рассказывать. Потом, окончив вуз, я училась в аспирантуре, работала на факультете иностранных языков. И когда у студентов возникали трудности с каким-то временем, определенным артиклем или пассивным залогом, я говорила: «Сказку хотите?» Рассказывала им сказку по-английски, они ее понимали, и, самое интересное, у них исчезали проблемы с артиклем и залогом. Хочешь – смейся, хочешь – нет, но получилось так, что использование устного рассказывания в обучении иностранному языку придумала я. Советник Британского совета мне сказал:

 

– Боже мой, идея давно витала в воздухе, но чтобы русские до этого дошли...»

 

– То есть, ты – первая в мире?

 

– Сколько там того мира?.. Уточним: не знаю, кто этот метод первым применил, но писать о нем начала я. Про мою методику узнали англичане и пригласили меня в Англию для исследований по этой теме. Тут же я получила приглашение в город Эксетер на международную конференцию преподавателей иностранного языка. Случилось так, что я приехала позже, обо мне объявлено не было, и на уроке, где я демонстрировала свои приемы, было немного людей. Но выступление удалось, после него ко мне подходили люди и спрашивали, где можно еще услышать мои рассказы. Тут оказалось, что вечером того же дня состоится фестиваль рассказчиков, меня пригласили выступить, и я очень быстро оповестила всех желающих. Фестиваль проводил Эндрю Райт, знаменитый педагог, писатель, художник и, как выяснилось, – рассказчик. В зале сидело человек сто, рядом с Эндрю было пустое место, которое занимал очередной выступающий. Перед началом Райт предупредил:

 

– Никаких чужих и учебных историй. Только – личные.

 

Я даже не очень расстроилась: мне просто стало совершенно ясно, что никакими силами, никогда и ни по какому поводу меня не заставят выйти, сесть перед этой сотней англичан, чтобы рассказывать им личные истории. Да не было у меня никаких личных историй! Я успокоилась, немного пожалела, что придут какие-то люди меня слушать – и не услышат, но злорадно подумала, что Райт каждого нового рассказчика сейчас будет тянуть за язык. Ничего подобного. Постоянно в кресле рядом с Эндрю оказывался очередной доброволец. Я в этот вечер, совершенно забыв, где нахожусь и зачем я туда пришла, услышала несколько совершенно пленительных историй. В самом конце фестиваля Эндрю Райт посмотрев на часы и опустевшее кресло рядом с собой, сказал:

 

– Так, а что насчет этой русской дамы? Где Рената?

 

Я услышала какой-то хриплый крик: «No!» – это кричала я. Но Райт так призывно на меня посмотрел и сказал:

 

– Ну, Рената.... Показал на это пустое кресло, а я подумала: «Боже мой, Британский совет заплатил за меня, за эту поездку, за эту конференцию, за эту гостиницу, я пригласила людей – и они услышат только это дурацкое: «No!» И я поднялась, буквально вытянув себя за шиворот, со своего места. Десять шагов, которые я проделала до этого пустого кресла, были, наверное, тяжелее, чем десять шагов Жанны Д’Арк до костра. В голове не было ни одной мысли. Я шла и приказывала каким-то своим воспоминаниям: «Так, сами разбирайтесь: я ничего не знаю». В общем, надеялась на чудо. А чудо, видимо, надеялось на меня. Я села в это кресло, а англичане смотрели на меня нехорошо. Хотя это было уже время перестройки, и к русским относились нормально, но уж никак – не в качестве рассказчиков.

 

И что она нам расскажет? – думали англичане, глядя на меня холодными стальными английскими глазами. И я начала с самого начала. Рассказать?

 

– Только, пожалуйста, по-русски.

 

– Хорошо. Слушайте, слышьте и запоминайте.

 

1.3.3. Путешествие с рабом

(Сказка, рассказанная англичанам)

 

Когда-то Антон Чехов писал, что у него было трудное детство, и потом всю последующую жизнь он по капле выдавливал из себя раба. Я очень часто вспоминаю эти чеховские слова...

 

Впервые за границей… До этой поездки я совершенно официально входила в число невыездных людей. Никаких шансов поехать не было, и я договорилась с самой собой, что нет вообще никакой заграницы. Но вдруг – приглашение Британского совета. Единственное, что требовалось от университета, – купить мне билет в Лондон. И я впервые в жизни отправилась в иностранный отдел, который занимался поездками и явно чем-то еще. Благодаря перестройке в иностранном отделе, моей поездке не сопротивлялись. Мне сообщили, что заказан билет в бизнес-класс. Я много путешествовала по Союзу – в поезде, на лодках, на лошадях, пешком, но в самолетах летала всего пару раз: в Одессу и обратно. Что такое бизнес-класс, хорошо это или плохо, – я не знала. Но само слово «бизнес» у нас в стране приобрело отрицательную коннотацию. Я взяла этот билет, не задав никаких вопросов (ты можешь удивиться, почему я не спросила в иностранном отделе, что такое бизнес-класс. Объясняю: иностранный отдел – не то место, где нужно задавать вопросы. Наоборот, желательно постараться, чтобы их не слишком много задавали тебе).

 

Я пошла домой заниматься делом, ставшим для меня последние два месяца привычным: волноваться. Обо всем на свете: кому чего повезти в подарок, что с собой взять, и вообще... Муж моего волнения не одобрял чрезвычайно. Вообще мой муж все во мне не одобряет. Я даже думаю иногда, что он женился на мне именно для того, чтобы иметь постоянный повод для неодобрения. И в этот раз он орал, чтобы я, получившая такое престижное приглашение, прекратила нервничать и чтобы немедленно выдавила из себя раба. В назначенный день я пришла в аэропорт с четырьмя чемоданами. В этом месте впервые раздался хохот. Теперь-то я знаю, что главное удовольствие для иностранца, едущего хорошо проводить время, – тащить с собой поменьше барахла. И дальше в рассказе пошел двойной план, такое шизофреническое раздвоение ситуации. Продолжаю.) «…Пришла с четырьмя чемоданами, четырьмя бутылками водки, четырьмя килограммами сыра, четырьмя метрами колбасы», – тут слушатели уже не смеются, а просто лежат на полу. Вот они смеются, а что бы в этом месте, как ты думаешь, спросил советский человек?

 

– «А чего так мало с собой взяла?» Рената, пожалуйста, не отвлекайся. Что было дальше? И – при чем тут раб?

 

– Дальше я рассказываю англичанам. Оказалась я, наконец, в своем бизнес-классе с одной сумкой, остальное все в багаж сдала, а надо вам сказать, что денег английских у меня с собой не было ни копейки. В смысле, ни пенса: меня должны были встретить в аэропорту Хитроу и обеспечить необходимым. Зато у меня было целых четыре тысячи рублей – именно столько тогда меняли. Я села в свое кресло, и раб внутри меня чего-то начал гундосить, спрашивая, что делать, если что-то придется покупать. Я его успокоила, заверив: ничего покупать мы с ним не будем.

 

Летим, сижу, в окошко смотрю, на бизнесменов – боюсь: отрицательная коннотация, помните? Вдруг слышу стук колес. Поднимаю глаза – стоит стюардесса со столиком на колесиках, а на столике... бутылки, бутылки, бутылки! Да я сроду таких не видела: зеленые, красные, синие, длинные, короткие, разноцветные, чем-то перевитые. Она мне по-английски: – «Виски, коньяк, шампанское?» Кричу: «Нет!» – а раба успокаиваю: «Да не бойся ты, что я, ненормальная?» Она мне: «Сухое вино, красное, белое; сок апельсиновый-лимонный-грейпфрутовый?» Я: «Нет, нет, нет!» – даже охрипла. Тут она мне предлагает последнее: минеральную воду – и я как-то срываюсь, решив, что за минеральную-то воду меня не повесят. С удивлением слышу собственный голос, произносящий: «Yes». Стюардесса, по-моему, удивилась больше меня, но открыла мне бутылку минеральной воды, которую я, отмахнувшись от раба, выпила без всякого удовольствия. Жажда не прошла, настроение испортилось, продолжаю смотреть в окно. При этом успокаиваю раба: «Всё, всё. Раз сорвалась, но больше... Не волнуйся». Посидели мы так с рабом минут пять – стук колес. Передо мной опускается столик с двумя подносиками, а на них я вижу вещи, которые в то время могла найти только в словаре. Как сейчас помню: четыре сорта ветчины, один из которых оказался колбасой, два сорта сыра, два цвета икры в двух половинках одного яйца. Я, конечно, рабу обещаю: «Ничего не бойся: все будет хорошо». Ну, посмотрела я на эту ветчину-колбасу, ну, понюхала – а что, нельзя? Короче говоря, когда я в очередной раз повернулась от окна – пустой был подносик. Съела... Мы скисли с рабом уже оба: одно дело – минеральная вода, другое – четыре вида колбасы и двух цветов икра. Когда стюардесса подошла ко мне в следующий раз с этими ненавистными колесиками и спросила: «Мясо, цыпленок, рыба?», – я твердо решила, о чем и рабу сообщила: пусть посадят, так хоть нажрусь перед этим. Правда, выбрала то, что считала самым дешевым блюдом меню: рыбу. (В этом месте моего рассказа все сто англичан опять со смеху упали со стульев на пол: рыба-то в Англии дорогая). Я думала: мойву дадут жареную, а привезли осетрину. Но к концу этого обеда вдруг начала во мне какая-то сумасшедшая надежда шевелиться. Я уже рассмотрела этих бизнесменов, которые пили далеко не минеральную воду и уж больно спокойно все поедали, и появилась у меня в мозжечке дерзкая мысль: «А вдруг это всё – бесплатно?» И тут так тошно стало... Господи Боже, первый и, скорее всего, последний раз в жизни еду за границу этим самым бизнес-классом, и уже привалило счастье: и икра, и ветчина – и то не сумела воспользоваться. Но я сказала рабу: «Знаешь что? Если еще что-нибудь принесут – все возьму. И вот не лезь, понимаешь?» Между прочим, принесли. Черный кофе, которого мне нельзя, и черный торт, который ненавижу. Из вежливости что-то по тарелке размазала и с тяжелым сердцем повернулась к окну. Лететь еще минут сорок – все уже, думаю.

 

Нет, не все. Опять слышу стук колес. Поднимаю голову (чего мне уже терять-то?) – стоит стюардесса, у нее на столике дикой красоты бутылки водки, горлышки которых обвиты янтарными ожерельями. Сейчас я объясню, почему это меня привело в такой экстаз. В Англии у меня к тому времени уже были знакомые, и хотели-то они от меня в подарок именно водку и янтарные ожерелья. Водки четыре бутылки, как известно из предыдущего изложения, я купила, хотя надо было мне гораздо больше, а ожерелий не достала. Я сказала рабу: «Вот тут-то мы отыграемся! Молчи теперь». Помню, что в правой руке у меня была книга, но я почему-то не догадалась ее отложить, а левой рукой через правое плечо схватила одну бутылку с ожерельем (бусы – для Рут, водка – для ее мужа Кристофера), протянула руку опять и цапнула вторую бутылку с ожерельем (для Лиз с женихом), потянулась в третий раз (подарю ожерелье Энн, у которой, правда, мужа нет, но есть брат, которого я не знаю, – для него бутылка). А потом вспомнила, что у меня нет янтарного ожерелья, и взяла четвертую бутылку: я давно мечтала о таких бусах, а водку кому-нибудь подарю. Тут стюардесса сказала, что с меня не помню сколько, но – фунтов. Всё наше общение до сих пор шло на хорошем английском языке, но сейчас я услышала свой голос, спрашивающий по-русски: «А рублями нельзя?» И стюардесса вдруг тоже перешла на русский: «Вы шо?» – и покрутила пальцем у виска. И медленно и так же неловко я поставила назад бутылку с ожерельем для Рут и водкой для ее мужа, и бутылку с ожерельем для Лиз и водкой для ее жениха, и бутылку с ожерельем для Энн и напитком для ее брата, и последнюю, с ожерельем для себя и водкой для кого-то... А через двадцать минут мы уже были в аэропорту Хитроу, в зал которого я вошла с четырьмя чемоданами, четырьмя метрами колбасы, четырьмя бутылками водки и рабом внутри себя.

 

Мне до сих пор непонятно, чему так смеялись англичане. Более того, наутро я проснулась знаменитой. За завтраком ко мне подскакивали люди, которые говорили, что ничего смешнее (смешнее!) они в жизни не слышали, что на следующей конференции, которая состоится в будущем году в Париже, для моих рассказов нужно выделить целый вечер (тут уже смеялась я). Те несколько месяцев, которые еще пробыла в Англии, я беспрерывно рассказывала о том, как рассказывала эту историю. И, знаешь, неожиданно оказалось, что мое рассказывание почему-то интересно, по крайней мере, англичанам. Позже выяснилось, что – не только им. Я даже принимала участие в Международном фестивале рассказчиков, но это опять отдельная история. По-моему, очень интересная, но длинная.

 

1.3.4. Зубы и Рот

 

– Рената, ты буквально напичкана историями. А любимая есть?

 

– Знаешь, в Бостоне у меня брал интервью прекрасный журналист Леня Песок – и задал тот же вопрос. Я сказала тогда, а сейчас повторяю, что эта история не моя, а моего друга Фимы Бейдера. Фима родился в Одессе. Думаю, что в Израиле не надо рассказывать, насколько это особенный город. Как и не надо рассказывать, что одесситы очень любили частное обслуживание и торговлю задолго до всех этих приватизаций. Поэтому, например, если надо было постричься, шли не просто в парикмахерскую, а к кому-то, у кого была знакомая парикмахерша. А если надо купить спички, то незачем ходить в магазин: отправлялись к кому-то, кто в магазине покупал спички, перепродавал – и на этом делал маленькое дело. Ну и, конечно же, с врачами – то же самое… Однажды Фима Бейдер, тогда еще очень молодой человек, сидел с кем-то в кафе, разговаривал, ел мороженое и машинально расшатывал беспокоивший его зуб. И вдруг обнаружил, что нечаянно его вырвал. Он ужасно испугался и с этим зубом в руке помчался к знакомому зубному врачу. Знакомый дантист был знакомым врачом не только Фимы Бейдера – в приемной сидела целая очередь. Фима же, размахивая зубом, стал ломиться в дверь кабинета, а другие больные начали кричать на одесском языке. И тогда вышел врач и сказал: «Ша, шо такое? Шо тут происходит? Вус титсах?» Фима Бейдер ответил: «Они черствые люди: я вырвал зуб – и не знаю, что мне делать». Врач ответил: «Я вам скажу, что надо делать: идите ко мне в помощники». Фима попытался разъяснить: «Нет, вы не понимаете: я сам себе зуб вырвал». Врач ответил: «Тогда, молодой человек, я сильно извиняюсь – вам надо работать самостоятельно». И вот, рассказав в Бостоне эту чужую историю, я вдруг вспомнила свою. В каждом городе есть замечательный остряк, который острит всегда, безошибочно и на самом высоком уровне. И у нас был такой – Яков Михайлович Гордон, пусть земля ему будет пухом. Каждая его острота могла обогатить любую эстраду. Единственный недостаток – Яков Михайлович слишком много их всегда произносил. В день, о котором идет речь, я очень спешила: опаздывала на телевидение, а до этого мне надо было забежать к Якову Михайловичу за какой-то книгой. Я позвонила в дверь, он открыл, я выпалила, что спешу, он дал мне книжку и – остроту, остроту, остроту... Гордон был намного старше меня, прервать его казалось неудобным. Я подыхала сразу со смеху и от ужаса: опоздать на телевидение – это, знаете... Вдруг хозяин на мгновение остановился, чтобы перевести дух, – и я «встряла»: «Ну, я пошла. Закройте за мной рот». Только внизу я сообразила, что произнесла.

 

Так вот, я в Бостоне рассказала Лене эти две истории и предложила выбрать. Подумав, он спросил: «А третьей нет?»

 

1.3.5. Я всех люблю и мне всех очень жалко»

 

– Твои персонажи неизменно вызывают сочувствие:

 

«Едят ли Дятлы Червяков?» –

Спросил Червяк.

И был таков.

Да любое возьми:

«По-моему, уже не та я»,

–Сосулька прошептала, тая.

И что это они у тебя такие несчастные?

Дочка моих друзей, прелестная тихая еврейская девочка Сашенька, росла очень грустным ребенком. Однажды ее спросили о причине грусти, и она ответила: «Я всех люблю, и мне всех очень жалко». Вот и я всех люблю, и мне всех очень жалко. Иногда встречаю какое-нибудь слово и немедленно начинаю его жалеть: «Какое бедное слово – оно никогда не бывало в стихах». Это же несправедливо: другие слова – в стихах, а оно – нет. И тогда я сочиняю стихи с этим словом.

 

Дополнение из беседы с Полиной Лимперт

 

– У меня любовь ко всем животным. Но у нас дома не живет никто, и вот по какой грустной причине: когда мне было три года, мне купили птичку, и эта птичка умерла. Горе было такое большое, что до сих пор боюсь опять его пережить. Я, как все нормальные люди, к животным отношусь хорошо, но, в отличие от многих нормальных людей, мне кажется, что я иногда их понимаю. Иногда у меня бывает такое чувство, что вот кошка мяукает, а дерево скрипит – вроде они мне жалуются. Но это я наполняю эти звуки содержанием.

 

А бывает и по-другому. Недавно мы с мужем и нашим другом ехали в машине. Я вышла – и в голове вдруг прямо-таки протанцевалось:

 

«Ну, дела, – подумал лось. –

Не хотелось, а пришлось».

Мои мужчины расхохотались. Я даже обиделась: «Чего смешного?» А муж говорит: «Ты ничего не понимаешь: это ведь жизненное кредо всякого настоящего мужчины». Теперь я использую эти строчки в качестве теста: засмеялся человек – значит, настоящий мужчина. Правда, несколько растерялась: многие женщины тоже смеются. И дети.

 

– У меня любовь ко всем животным. Но у нас дома не живет никто, и вот по какой грустной причине: когда мне было три года, мне купили птичку, и эта птичка умерла. Горе было такое большое, что до сих пор боюсь опять его пережить. Я, как все нормальные люди, к животным отношусь хорошо, но, в отличие от многих нормальных людей, мне кажется, что я иногда их понимаю. Иногда у меня бывает такое чувство, что вот кошка мяукает, а дерево скрипит – вроде они мне жалуются. Но это я наполняю эти звуки содержанием.

 

1.3.6. Кстати, о детях…

 

– А как дети вообще реагируют на твои произведения?

 

– Как правило, если и смеются, – только в тех случаях, когда при них сидит взрослый. И еще очень радуются, когда встречается слово, принадлежащее к «страшилкам». Например, точно знаю: стихи

 

Чуть-чуть похудеть захотелось скелету

И он ради этого сел на диету –

неизменно вызывают у детей бурный восторг. Их мало волнует диета, но слово «скелет» – это да. Чтобы потрафить слушателям, мне пришлось развить эту тему и сочинить совсем уж детское стихотворение:

 

Шел скелет к скелету в гости

И стучал о крышку костью.

Можно похвалиться? Иногда достигаю такой головокружительной высоты, что читаю стихи – и дети уже смеются. Даже – без скелета.

 

– Давайте перейдем к вашему детскому поэтическому творчеству...

 

– Мы к нему перейдем с трудом, потому что я свое творчество не считаю только детским. Или не только детским. И вообще-то, ежели приглядеться, так оно и не детское. Я так и называю свои стихи – для бывших детей и будущих взрослых – это в шутку, но так оно и есть. И я так пишу не потому, что у меня такая точка зрения, у меня такая точка зрения потому, что я так пишу. Негоже отделять взрослого от ребенка в период накопления поэтического багажа.

 

– Я где-то читала, что все мы становимся безнадежно взрослыми, если теряем детскость своей души. Есть взрослые, которые не утеряли ее, и вы, безусловно, яркий представитель этого «племени», а есть безнадежно взрослые, которые давно забыли, как они были детьми.

 

– Я с этим согласна. Более того, есть люди, которые еще в детском возрасте уже расправились со своей детскостью. А некоторым мамам, когда у них бывают проблемы со своими детьми, я советую подумать: «Так это же я в этом возрасте!». Не должна уходить детскость. Что значит – уходит детскость? Для этого надо определить это понятие: это благодарность окружающему, восторг перед ним и многое другое, что присуще людям в любом возрасте. Поэтому я не делю поэзию на детскую и взрослую. Тот же Маршак писал стихи и для детей, и для взрослых. А Заходер? Разве это – чисто детский поэт? Он продлил линию, которую начал Маршак. Я думаю, что чисто детским поэтом был Чуковский, когда он писал для детей. Но это не означает, что он не был интересен и взрослым.

 

– Если говорить о больших именах, то узок круг детских писателей вообще и детских поэтов в частности. Чем объяснить, что вас так мало?

 

– Эта ситуация объясняется, и вполне практическими причинами. В связи со всеми дефолтами издатели в течение многих лет не хотели рисковать и выпускали книги только известных поэтов. Многие писали детские стихи, причем очень хорошие стихи, но остались в тени по известным причинам. А года три назад издатели спохватились и начали искать уже современных детских писателей. Не верю я, что может литература и человечество отказаться от новых стихов для детей, потому что меняется восприятие. Незаметно, но когда-нибудь современных детей перестанут удовлетворять замечательные стихи, которые написаны давно.

 

На эту же тему из программы В. Бейдера Персона (2008 г).

 

Б. – В. Бейдер; Р. – Рената Муха.

 

Б. Ваши стихи детские?

 

Р. Я уверена, что мои стихи не детские и не взрослые, а «всехние». Когда меня вообще спрашивают, кому я адресую стихи, да никому я не адресую, пишу до востребования.

 

Говорят, это Маршак сказал, что стихи надо проверять дважды. Один раз, если стихи нравятся только взрослым, то это недетские стихи, если стихи нравятся только детям, то это возможно и вовсе не стихи. А если стихи нравятся детям и взрослым, то это правильные стихи.

 

Б. Вы для кого пишите, Вы на ком-то проверяете?

 

Р. Я проверяю, конечно, Я проверяю на своем муже, который, ну не поэт, моего мужа зовут Вадим. Потом я проверяю на своем соавторе. Его тоже зовут Вадим. Можно было бы различать по отчеству, но они оба Вадим Александровичи. Они оба в очках и оба не очень кучерявые (показывает). И когда студенты спросили, как же Вы все-таки их различаете, я ответила, что не всегда их различаю. Ничего плохого не имела в виду. Хохот был ужасный. Я проверяю на муже, я проверяю на соавторе, если он где-то под рукой. И я проверяю на детях, не только потому, что они очень хорошие судьи, они говорят правду, они любят говорить неприятную правду.

 

Б. Они говорили когда-нибудь такую правду?

 

Р. Да, ну я не знаю приятную или неприятную. Я написала стихотворение

 

На вершине два Орла

Пили прямо из горла.

Моими слушателями были два ученика Миша и Анатолий. 6 лет и пять с половиной. Младший спросил: Что это прамо?

 

Не прамо, она сказала пепси

 

И в книжку вошло стихотворение:

 

На вершине два Орла

Пили пепси из горла.
 

1.3.7. «Слишком автобиографично!..»

 

Одно стихотворение сослужило несколько странную службу в моей жизни. Однажды в Москве, Дина Рубина пригласила меня и назначила мой вечер, я очень хотела встретиться с людьми, но я очень люблю и умею болеть, и я заболела, и ко времени вечера заболела совсем, у меня очень сильно начала болеть нога, но совершенно не поэтому стихотворения я не пишу, они ко мне приходят или не приходят, но в этот раз пришли такие четыре строчки:

 

Простое предложение лежало без движения,

И ждали продолжения внизу пустые строчки.

– Какое продолжение? – сказало предложение, –

Вы что, не понимаете, что я дошло до точки?
 

И тут позвонил мой муж, который имеет две формы – если ему нравится, он говорит «нормально», а если не нравится, он говорит «надо поработать». Но он позвонил из Израиля, и я говорю ему: «Простое предложение лежало без движения...», и муж сказал: «Слушай, это кажется, гениально, да?» «Нет, говорю, – это не гениально», но решила, что на следующий день я, наверное его прочитаю, но когда встала, я не встала, потому, что у меня уже очень сильно болела нога, мне принесли палочку, и я пошла на это выступление, прихрамывая, но очень веселая, там более, что пришло много народу, много знакомых и было очень славно, и поскольку, все все-таки с испугом смотрели на мою палочку, я решила брать быка за рога, решила, что сразу прочту это мое веселое стихотворение, и говорю, вот вчера, у меня случилось стихотворение, и прямо вам его прочту, и читаю про простое предложение, и в конце, как опытный оратор, останавливаюсь и жду взрыва смеха ...нет, нет, но вижу несколько кулаков, которые почему-то трут скулы, я свои права решила отстоять и говорю: «Подождите, я вообще-то вам прочитала смешное стихотворение, может быть я плохо прочитала?» И я читаю его выразительно, медленно, еще раз. И тогда уже не один кулак поднимается, а несколько, и трут уже не одну скулу, а много. Я говорю: «Так смешное же!» И поднялась дама, и сказала: «Слишком автобиографично!»

 

1.3.8. Автор широко известен, а произведений нет

 

Но мы с тобой, между прочим, так и не выяснили: почему народ так ждал выхода «Гиппопопоэмы»? Как ты думаешь?

 

– Ну, мать, тут без байки не обойтись. Как тебе уже известно, я долгое время являлась автором одного единственного стихотворения.

 

– Про ужа? Вспомним:

 

Бывают в жизни чудеса –

Ужа ужалила Оса.

Ужалила его в живот,

Ужу ужасно больно.

Вот.

А доктор Еж сказал Ужу:

«Я ничего не нахожу,

Но все же, думается мне,

Вам лучше ползать на спине,

Пока живот не заживет.

Вот».

– Всё правильно. Вадим Левин, возглавлявший нашу, знаменитую не только в Харькове, литературную студию, вечно надо мной издевался. Заставлял читать «Ужа», потом просил почитать что-то еще и в финале неизменно подводил итог: «Известный поэт, а ничего не пишет». Травля продолжалась очень долго... На десятилетие студии мы пригласили англичанку мисс Энн Нэпп, блестяще знавшую русскую литературу и язык. Кроме всего прочего, она услышала традиционный монолог Левина, после чего вышла к трибуне. «Я хочу вам сообщить, что Западный мир сейчас переживает литературную сенсацию. В течение многих лет все зачитывались детскими романами, фамилии автора которых никто не знал: он скрывался под псевдонимом. Недавно этот человек умер, а псевдоним так и не раскрыт... Я никогда не думала, что, приехав в СССР, встречусь с обратной ситуацией: автор широко известен, а произведений нет».

 

1.3.9. Мой любимый литературный жанр – давать интервью

 

– Мой любимый литературный жанр – давать интервью. До сих пор я себя считала жуткой оригиналкой, но вчера меня познакомили с девочкой, у которой излюбленный жанр – заполнение анкет.

 

– Почему ты вдруг заговорила о жанре интервью?

 

– Потому что интервьюеры всегда шли ко мне с установкой: чтобы было смешно. Мне все время хотелось дать несмешное интервью.

 

– А что вообще говорят о Вашей книге?

 

– Разное. Самый распространенный отзыв: «Шикарная книжка! Такая бумага, такая обложка, такие рисунки». Отзыв более квалифицированный: «Особенно понравились предисловие Эдуарда Успенского и послесловие Игоря Губермана».

 

– Самое время спросить: про что книжка-то?

 

– Ох, и вопросик... Наверное, опять же, про то, что всех надо понимать и всем надо сочувствовать. Про то, как грустить улыбаясь и улыбаться с грустью. Еще про то, что времена и ситуации меняются, а что-то вечное остается неизменным. А еще – про мою жизнь.

 

– Жизнь свою считаешь счастливой?

 

– Безусловно. Даже обижаюсь, когда в этом сомневаются.

 

– Не любишь, когда тебя жалеют?

 

– Когда грамотно жалеют – через моих Тараканов, Червяков, Жаб, – еще как люблю! Но когда считают мою жизнь несчастливой – ну уж нет! Разве не счастлив человек, который сохранил друзей с молодости и приобрел новых? Человек, у которого установились доверительные отношения с вещами, зверями и явлениями природы?

 

– Считаешь, что твои стихи смешные?

 

– Как раз я-то не считаю. Но многие почему-то считают... Вот ты слушаешь – тебе становится смешно?

 

– Мне становится хорошо.

 

– Спасибо, лучше не скажешь. Иногда, проводя много времени с детьми, замечаю, что им становится если и не хорошо, то – лучше.

 

– Какая профессия, кроме той, которой вы владеете, Вас привлекает?

 

– Голубчик, это несчастье моей жизни, у меня четыре профессии, и они меня все привлекают, и в какой-то степени я их привлекаю, выбора я сделать не могу, потому что преподаватель, переводчик, рассказчик, и вот поэтому, можно, я уже не буду привлекаться ни к какой профессии?

 

1.4. Марина Бордицкая. Круг чтения в эвакуации

(29.08.2009) http://www.echo.msk.ru/programs/children/615676-echo/

 

Абсолютно был солнечный человек, я не в юности с ней познакомилась, я была уже постарше. Но абсолютно был солнечный человек. У нас есть такая передачка «Литературная аптека», и мы её туда пригласили. И как обычно, мы своих приглашённых людей мучаем по поводу книжек, которые они читали в детстве и в отрочестве, и находили их лечебными и целебными. Она рассказала такую потрясающую историю. Всё это просто встаёт у меня перед глазами. Когда увозили в эвакуацию, и она была ещё девочкой, и ей удалось схватить две книжки, нельзя было брать никакой вес, потому что вес был сильно ограничен, но она каким-то образом протащила эти две книжки, первые, которые она хватанула дома, и они попали с ней в эвакуацию. Это были её два основных сокровища. А в эвакуации, это я знаю ещё по рассказам собственной мамы, было ужасно тесно. И люди, я вот свою детскую метафору так и представляю. Эвакуация это то, где люди спят на столе, под столом на сундуке, в сундуке. А Рената спала под кроватью. И вот там под кроватью было её место. Мы с ней смеялись на этой передаче, как есть Алиса в зазеркалье, так у нас Рената в Подкроватье. И две эти книжки были, одна «Тарас Бульба» а вторая Яна Лари замечательного, книжка, которая в 1937-м году как раз вышла, «Приключения Карика и Вали». Она потом у меня в детстве тоже была, я даже не знала, что она уже до войны тоже была. И вот эти две книжки она читала и перечитывала под кроватью, и обе эти книжки были для неё каким-то лечением, убегом в чужую жизнь, каким-то бомбоубежищем, как обычно, книжки бывают такие разные. И вот под кроватью она лежала, их читала, и выучила их в конце концов, наизусть. Вообще замечательные совершенно, эти её крошечные вещи, опирающейся на какой-то английский весёлый абсурд.

 

1.5. Из беседы Ренаты Мухи с Полиной Лимперт.

 

Вдвоем писать трудно, но…

 

Трудно представить, что стихи можно сочинять вдвоем. Но вы это делаете, и больше всего – с Вадимом Левиным, вашим постоянным соавтором. Как это началось и как это технически происходит?

 

– Действительно трудно – писать стихи вдвоем. Вот об этом надо бы написать книгу, и даст Б-г, мы ее напишем. История нашего соавторства и забавна, и длинна, и трогательна, и дело не только в том, что у нас очень много совместных стихотворений, хотя у нас их действительно много. Дело в точке зрения, в какой-то совместно высеченной искре. Наше соавторство состоит в том, что мы одинаково слышим этот мир. Я себя называю переводчиком. Я «перевожу» то, что животные, или вещи, или дети воображают, – для всех. Так вот, мы с Вадимом близко владеем «техникой перевода». А что касается «техники соавторства», то, бывает, что он добавляет в стихотворение только одну строчку или даже одно слово, но это для нас – настоящее соавторство. И самое главное, наше сотрудничество с Вадимом вызвало к жизни новый жанр, которому я дала название, которым до сих пор горжусь, – «Начало следует». Дело было так. Когда я познакомилась с Левиным, он был уже известным, сформировавшимся поэтом, а я никаким поэтом не была и не собиралась быть.

 

Но у меня было одно стихотворение, а дальше я все придумывала строчки и звонила ему, а он говорил, что хорошо, дописывай. А я говорила – не могу, помоги. И он начал всюду меня представлять: «Рената Муха, которая называет себя поэтом, но, кроме двух строчек, ничего написать не может и бежит ко мне с криком – Вадик, помогай!» Слушала я это, слушала и сказала, что «если ты не бросишь издеваться, я буду писать просто двухстрочные стихотворения, и ты мне будешь не нужен». Он сказал: «Ну-ну, попробуй!» И я придумала строчки, которые сейчас уже довольно известны:

 

Вчера крокодил улыбнулся так злобно,

Что мне за него до сих пор неудобно».

И:

 

Один осьминог подошел к осьминогу

И в знак уваженья пожал ему ногу».
 

И я их принесла Вадиму. И Вадим сказал: «Ого! Я эти две строчки тоже хочу писать». А я ему сказала: «Эти две строчки ты можешь не писать, я их написала». А тогда было время всяких кооперативов. Вадик мне сказал: «Тогда давай делать так: ты пиши две, а я припишу еще две, и мы это назовем – кооператив поэтов». Я послушно спросила: «А какие мне писать две строчки?» Он мне ответил: «Пиши последние, я первые напишу всегда!» Я пошла домой и уже по дороге поймала такую строчку:

 

И это для дятла такая наука,

Что он никуда не заходит без стука.
 

Это – конец, как вы видите. Я позвонила Левину, он это очень одобрил, сказал – работай дальше. Я говорю: «А начало?» Он сказал: «Не беспокойся! Я вот освобожусь и закончу». Я пошла дальше придумывать последние две строчки. Ну, не придумывать, а подслушивать у себя. И у меня стали появляться освобожденные две последние строчки:

 

Пожалуйста, я откажусь от короны.

А можно сначала доесть макароны?
 

И много еще чего было... А Вадик ездил, читал свои стихи, и руки у него никак не доходили написать начальные строки. И потом он сам сказал: «Слушай, это как-то неудобно. Ты пишешь, а я не успеваю. Давай будем выступать вместе, я так и объявлю, что это кооператив поэтов, мои слова еще не дописаны, я буду их стучать ладошами – тра-та-та-та-тра-та-та-та. А ты свои две строки прочитаешь». И тут я сказала: «А название будет – «...Начало следует». И таким образом у меня уже на сегодняшний день набралось штук двадцать пять таких стихотворений, и я их не публикую – жду, когда человечество напишет первые строчки.

 

– Но какие-то строки человечество уже придумало?

 

– С первым – про дятла – произошел следующий эпизод. Однажды, лет пятнадцать назад, Вадим Левин выступал в ЦДРИ в Москве. Я там тоже была, это были его знаменитые встречи с родителями и детьми. Он позвал меня на сцену и сказал, что вот у нас такая история, Рената написала две строчки, а я никак не придумаю две первые, мы сейчас так и прочитаем. Я завопила: «Начало следует!», он прохлопал две первые строчки, а я прочитала остальные. Народ немного оторопел. Но в зале оказалась Вероника Долина, и она сказала: «Тоже мне проблема придумать две первые строчки», вышла на сцену, отодвинула меня и Вадима, и сказала:

 

С утра этот дятел сидел на столбе.

Соседи о нем донесли в КГБ.

И это для дятла такая наука,

Что он никуда не заходит без стука».
 

Вот тут мы с залом рухнули. Но вообще-то это такой жанр, что трудно дописать равноценное начало. Мне часто их присылают. Но шедевров среди них было совсем немного. Например, у меня было такое: «С тех пор он питается разными кашами. По-моему – так хорошо. А по-вашему?» К ним мой друг московский литератор Марк Зеликин написал такое начало: «С яслей ненавидел он манную кашу И с этим покинул он Родину нашу». Лихо? Лихо!

 

2. Выступления на вечерах, радио, телевидении

 

2.1. Ашдод 7 февраля 2004 года

 

Запись вечера с Ренатой Мухой, который состоялся в Ашдоде 7 февраля 2004 года. Редакция ИЖ сердечно благодарит Вита Гуткина за предоставленную запись (ИЖ 31 2009 г.).

 

Нам – Светлане и Александру Менделевым и мне – посчастливилось выступать с Ренатой Мухой на одной сцене... Вел вечер Марк Камцан. От этого концерта осталась старая видеокассета, и я иногда пересматривал ее, а сейчас смог сесть и просто как можно более точно записать её слова. Представляя Ренату, ведущий зачитал, правда, не без труда, с нескольких попыток, название её диссертации: «Синхронические и диахронические процессы в становлении сложной синтаксической конструкции прямой речи и транскоммуникативный характер ее предикативности». Вит Гуткин

 

2.1.1. Калоши

 

Я хочу вам рассказать, какую роль в моих литературных занятиях, или как говорят про себя живые люди, «творчестве» играет ...обувь. Дело в том, что когда я приехала в Израиль, то в течение лет шести не могла уйти от одной темы – потому что, когда меня приглашали, то естественно задавали один вопрос: «А как вы начали писать стихи?» или «Когда вы начали писать стихи?» Но тут я навострилась отвечать: «Я начала писать стихи поздно, а закончила рано», что чистая правда, но потом это все неизменно выходило на первое придуманное мною стихотворение; хорошо, что оно было такое короткое:

 

Жили в одном коридоре калоши,

Левый – дырявый, и правый – хороший.

Я много раз рассказывала это по телевидению, по радио, живьем, в разных странах, и теперь уже научила почти всех, что в этом стихотворении, в двух строчках, я сделала одну ошибку. Когда я спросила: «Хорошее ли это стихотворение?», мне ответила моя подруга – преподаватель русского языка: «Будет хорошее, когда исправишь ошибку! Слово "калоша" – женского рода». И много лет я не могла, и даже не смогла исправить это стихотворение, это сделал за меня мой друг, Ефим Бейдер, который подарил мне на день рождения такое стихотворение:

 

Жили в одном коридоре калоши,

левый – дырявый, а правый – хороший.

Им бы гулять по дождливой погоде,

если стояли бы в правильном роде.

От этих калош совершенно было некуда деться, потому что я начинала это рассказывать, потому что начинать-то надо сначала, а к тому времени, как эта трагедия с калошами заканчивалась, – заканчивалось и время, отпущенное на это. И я дала себе великую и серьезную клятву – я больше про калоши рассказывать не буду! Я, может быть, даже когда-нибудь это напишу, название у меня есть – «Неисправимые калоши»,

 

2.1.2. Туфли

 

Все в комнате стихло, все лампы потухли,

Лишь ходят по кухне домашние туфли.

И шепчут в тоске, и вздыхают в обиде, –

Так что, мы на улицу так и не выйдем?

Стоим мы здесь месяцы, дни и недели,

И нас никогда никуда не надели.
 

Достаю черновики со стихами, и они говорят мне: «Лежим мы здесь месяцы, дни и недели, нас никогда и нигде не опубликовали», и я начала торопиться и решила, что в первое же следующее выступление, а оно было за месяц до этого, расскажу что-то новое. Поскольку у меня было приглашение в Тель-Авив, и была очень дождливая погода, я решила, что обязательно расскажу это стихотворение про туфли, вспомнила про туфли и решила, что надо будет взять с собой туфли, так меня предупредили еще в Америке: «Что угодно можешь забыть, но туфли должны быть на каблуке!». Я взяла эти туфли на каблуке, сказала им: «Ну не плачьте, вот я вас сейчас надеваю», но были жуткие дожди, и поэтому я решила, что туфли пока положу в сумочку, а сама пошла в чем стояла, ну почти в комнатных тапочках. Мы пошли на вокзал, я имею в виду – мой сын и мой муж, мы все вместе ехали в Тель-Авив, а поскольку собиралась читать новые стихотворения, то положила в эту сумочку туфли и новые написанные стихотворения; положила все в великолепную сумку и взяла ее. Тут подошел муж, который сказал: «Дай сумку». «Я старый турист, – сказала я, – человек должен сам нести свой груз и сам за него отвечать», но он поступил грубо, он сказал: «Я не позволю тебе нести эту сумку», он вырвал ее у меня из рук, и мы приехали на вокзал. Приехали на вокзал, подождали поезда, зашли в вагон, уселись, и я сказала: «Ну, дайте мне мою сумку, начну готовиться к выступлению». Он успел сказать: «А где сумка?», я успела увидеть, как на платформе остается сине-красно-желтая сумка, и в ней туфли на высоких каблуках, которые жаловались, что их никогда никуда не надели, и новый период творчества. Я вам уже сказала, что я старый турист и очень люблю владеть собой. Первое, что я сделала, – кинулась к дверям, а двери, первое, что сделали – закрылись, автоматически. Я начала владеть собой и получать удовольствие, потому что, честно вам скажу, больше всего я люблю, когда неправ оказывается мой муж! Который в большинстве случаев в нашей жизни оказывался прав. Поэтому я готова уплатить любую цену (правда, не такую, чтобы в комнатных тапочках выступать на концерте), чтобы он оказался неправ. И он оказался настолько неправ, что я ему об этом даже ничего не сказала. Муж побежал по поезду в направлении паровоза, не знаю, зачем... а я ему ничего не говорю, смотрю на него мягко и понимающе, он этого не видит, потому что смотрит в сторону, но за ним приходит какой-то человек и что-то у него спрашивает, он спрашивает: «Какого цвета сумка?». А у меня еще перед глазами эта платформа, на которой никого нет, и на длинной скамье – красно-желто-синяя сумка. И на этот вопрос мой муж, который волновался и еще немножко дальтоник, отвечает: «Сумка зеленая!» Но поскольку я привыкла, что он всегда прав, то раз сказал «зеленая», значит, так, наверное, надо. Этот человек позвонил по телефону; выяснилось, что он успел предупредить, чтобы не расстреляли мои туфли. Вы можете себе представить, они лежали-лежали, просили, чтобы их надели – и вот пожалуйста... Значит, полпроблемы было решено – туфли обещали не взрывать и не расстреливать, а стихи, что? Когда мы приехали в Тель-Авив, я вырвалась и побежала в первый же магазин обуви, но он меня догнал, он уже забыл, как был неправ, и сказал, что мы не успеем. И вот, когда я пришла туда, начала думать мучительно, где и как я буду стоять, или сидеть, и если каким-то чудом меня не загонят на сцену, то ничего не скажу про туфли, а если загонят, надо будет объясняться. И было все очень хорошо, потому что поставили стол; я считала, что не очень видны мои тапочки, и начала что-то рассказывать, и начался крик: «Нет, ее не слышно, пусть идет на сцену». И тогда я покаялась, рассказала людям, что произошло, и объяснила им про туфли. Но когда мы приехали, нам не отдали эти туфли, потому что приказ был «Не расстреливать туфли из зеленой сумки», а она была красная, желтая и немножко синяя... Вот такое было стихотворение, и такой красной нитью проходит тема обуви через мое, как сейчас про себя говорят живые люди, «творчество».

 

2.1.3. «Нет, про Муху это все понятно, но Рената почему?»

 

По поводу фамилии... В какой бы аудитории я ни выступала, если есть время на вопросы, знаю, что первый вопрос будет обязательно такой: «Скажите, почему у вас такой псевдоним?» И тогда я отвечаю чистую правду: «Это не псевдоним, это моя девичья фамилия, от которой я с четвертого класса мечтала избавиться, потому что сочетание имени "Рената" и фамилии "Муха" меня в детстве уже доставало». Но особенно начало доставать, когда к нам в класс пришла учительница английского языка – Джульетта Спиридоновна. И я решила, что второй Джульеттой Спиридоновной я не буду. Моя мама сказала: «Пока я тебе ничем не могу помочь, подрастешь, найдешь мужа с подходящей фамилией». Поэтому я думала о том, чтобы найти мужа с подходящей фамилией – с четвертого класса; мне попадались подходящие фамилии, но они были не совсем подходящие мужья, или были подходящие мужья и подходящие фамилии, но я им не подходила, и мне пришлось согласиться в конце концов на мужа с фамилией Ткаченко. Рената Ткаченко, конечно, лучше, чем Рената Муха, но я – преподаватель английского языка, и после перестройки начала часто ездить в Англию и в Америку, и вот тут я пожалела, что не оставила Ренату Муху, потому что ни один англичанин, ни один американец не может вымолвить сочетание Рената Ткаченко. А два года назад я была в Ленинграде, в книжном магазине ко мне подошел знакомый математик, которому кто-то подарил мою книгу, и сказал: «Моему сыну очень понравилась ваша книжка, он очень хочет с вами познакомиться, он тут». Это был хороший ребенок математика, хороший воспитанный мальчик, он сказал мне: «Мне очень понравилась книжка, я хочу задать вам вопрос, может быть вам на него будет неудобно отвечать. Почему у вас такой псевдоним?» И я рассказала ему всю эту историю про фамилию, мальчик слушал вежливо-вежливо и потом сказал: «Нет, про Муху это все понятно, но Рената почему?»

 

Из разговора с Л. Ган

 

– Слушай, а почему ты – Муха? Это, что, кличка?

 

– Конечно, Муха в сочетании с именем Рената очень напоминает кличку. На самом деле, это – моя девичья фамилия. У меня всегда была в жизни твердая цель: выйти замуж за человека – не миллионера, не бизнесмена, не профессора, но чтобы его фамилия сочеталась с именем Рената. Даже чуть ни вышла замуж за слесаря с фамилией Деонега – не захотел он на мне жениться. Рената Деонега, представляешь? Не получилось...

 

– А что получилось?

 

– Рената Ткаченко. Я договорилась так со своими фамилиями: если случаются детские стихи, подписываюсь Рената Муха, а если какая-нибудь научная работа, – Рената Ткаченко.

 

2.1.4. I want You («Я хочу вас!»)

 

Когда я приехала сюда, то работу каким-то невероятно счастливым случаем получила буквально в первые две недели – на факультете иностранных языков Беэр-Шевского университета, что вполне можно считать чудом. Времени на подготовку не было, семестр начинался сразу же, и заведующая кафедрой сказала мне: «Какой вы хотите курс: первый, второй, третий, четвертый, пятый?» И поскольку последние десять-пятнадцать лет я руководила пятым курсом в Харьковском университете, то небрежно сказала: «Все равно». И напрасно так сказала, потому что мне дали первый курс, и там я сразу увидела, что учебники и система обучения языку совсем другая, но главное, что они мне сказали: «Рената, вы опытный преподаватель, но вот одно предупреждение: вы можете заниматься чем угодно, можете применять любую вашу методику, вам запрещается только одно – студенты не должны знать, что вы из России!» Так как студенты у меня были «русские», то я ужасно удивилась и сказала: «Почему?». Она сказала: «Я сама не знаю, почему, но меня очень удивляют "русские" студенты. В прошлом году мы прислали к ним "русскую" преподавательницу, замечательную, я была на ее занятии – прекрасное занятие, прекрасный английский, но студенты написали, что они не хотят преподавателя из России, и я не понимаю, почему». И я обязалась не говорить ни слова по-русски, это не проблема, но я сказала: «Скажите, а за кого мне себя выдавать? Я со своим типом экзотической внешности вряд ли сойду за англичанку, или американку...» И она мне сказала: «Да, действительно, но вы знаете, с вашей фамилией вам очень легко выдать себя за итальянку!» А поскольку я только-только приехала, и все страшно, все непонятно, думаю «Не буду спрашивать», но рядом со мной стояла знакомая дама, и она сказала: «Пойдите и посмотрите на свой почтовый ящик, что там написано». Там, где у всех были имя и фамилия и на моем ящике должно было быть написано «Рената Ткаченко», было написано «Рената Кончини»! Именно так на слух восприняла секретарша мою фамилию. И я очень обрадовалась, мне понравилось быть Ренатой Кончини, мне понравилось быть итальянкой, и я на нее уже вроде как и смахиваю, и я помчалась к мужу, который сидел в том же университете в своем офисе, и говорю ему: «Всё, я по-русски не говорю, я итальянка – Рената Кончини!» Муж сказал, в переводе на русский язык, что я неумная женщина, он спросил: «А если вдруг в твоей группе окажется итальянец?» ...Я пришла на первый курс, сидело двадцать студентов, все «русские» дети. Нет проблемы говорить по-английски сложно; очень трудно говорить просто о сложных вещах, да еще людям, которые не знают языка. А текст у меня был бешеной сложности: про мистера Генри Форда, у которого были three pets, три домашних животных, чего-то там с кошками, с собаками, и даже parrots (попугаями), и вот эти извилины этого богатого текста, ни разу не переходя на мой родной итальянский, со скоростью, уже не знаю, сколько слов в минуту – студентам в голову могло прийти что угодно, кроме того, что я из России – я говорю, говорю, говорю, и никакой реакции, они же не понимают, а даже если понимают, то не могут ответить, и когда прошло уже сорок пять минут, и я обсудила все аспекты того, что “Mister Henry Ford has three pets” а также “Does he had two pets or three pets?” – два у него животных или три, две кошки или три собаки или наоборот, а студенты все молчали, и тут прозвенел звонок, я расслабилась и сказала: «Итак...» Студенты вскинулись, а я, панически думая, что же это могло быть на итальянском языке, сказала: “Ithaca is city in Greece”. Студенты приготовились слушать про город в Греции. Я, к своему ужасу, ничего не могла вспомнить про этот город, и сказала: “After...” Такое было мое мучительное первое занятие. Студенты, кроме того, как-то очень раскованно пользуются русской речью, их не смущают и собственные девушки, а уж преподаватель-итальянец тем более не смущает. Мне понадобилась вся моя профессиональная выдержка, чтобы это выслушивать. Особенно оказалось трудно, когда на одном из занятий открылась дверь, просунулась очень кудлатая голова, которая сказала по-русски: “А где Хаим?” Я начала безудержно хохотать, а так как фраза была по-русски, то студенты совершенно не могли понять, почему преподаватель смеется этой фразе? Мальчик оказался удивительно способный, потому что тут же освоил английский язык и спросил: «Вер Хаим?» и «Ху Хаим?» Я ему ответила в том смысле, что не знаю, где Хаим, а также “Who is Хаим?”. Дверь закрылась, я вернулась к своим студентам, но дверь открылась, и мальчик, который за это время овладел английским, сказал: «Ай вонт ю!» что в переводе означает «Хочу вас!» Я ничего не сказала, но как потом поняла, он решил: зачем искать какого-то неизвестного Хаима, когда есть такая веселая преподавательница, и он ее хочет. Он меня хотел весь этот семестр, он меня встречал и провожал, он говорил со мной на языке, который он считал английским, а муж внимательно спрашивал: «Все ли в порядке?» Он остался у меня в группе, и, между прочим, писал на сто, потому что это был необыкновенно способный мальчик. Но занятия идут, материал становится сложнее, а язык у них не прибавляется, и я каждый раз, когда что-то говорю, говорю им: «Понятно?», а они говорят «Нет». И как раз в центре обычно сидел очень красивый мальчик, а слева и справа, и сзади и спереди от него всегда сидели хорошенькие девочки, которым он «уделял внимание». И я, как-то объясняя и ориентируясь на него, говорю по-английски: «Понятно?», он отвечает бегло, по-английски “No”. Я говорю: «Попробуем еще раз», три, четыре, пять раз объясняю, все адаптируя и адаптируя, а он все говорит “No”, и я опять говорю: «Вот еще раз попробуем», и он (может, это будет неловко слышать от дамы таких лет) улыбаясь говорит: «Ну скажи хоть слово по-русски, старая дура»... Я выдержала!!! Мои закаленные на их нетрадиционной лексике нервы выдержали, я сказала: “Sorry?” Девушки покатились, и он продолжал ходить, и я продолжала всем улыбаться, и знаете, что произошло? К самому концу семестра Лиора Ган, работающая на радио “Рэка”, берет у меня интервью, ее интервью, как было тогда принято, шло в газеты, она поместила разворот в газете и еще огромный мой портрет. Я прихожу, конец семестра, и вдруг – все есть, а этого мальчика нет, и чтобы сократить эту историю, скажу, что он, бедный, так и не сдал курс и больше никогда не появился у меня на занятиях.

 

2.1.5. Стояла плохая погода или шел человек по городу…

 

У меня очень сильным было направление, которое я называю «сырые стихи», они дождливые в основном, и одно из этих стихотворений даже сдружило меня с Сережей и Таней Никитиными. Я очень кратко расскажу его историю.

 

Однажды мы плыли на байдарке – мой муж, я и два моих сына. Стояла плохая погода. Мне не доверили ни одного весла, и было за что, мне дали рулить, тоже напрасно, но это было очень скучно, и я немного порулила, порулила и сказала одному сыну: «Дай, пожалуйста, бутерброд с сыром». Сын залез в рюкзак и сказал: «Мама, а сыр мы забыли» и мы поплыли дальше, я рулила, они гребли, стояла плохая погода, мне стало совсем скучно, и я сказала: «Ну ладно, дай хоть бутерброд с маслом!», и другой сын полез в другой рюкзак и сказал: «Мать, мы и масло забыли!» И к тому времени, когда мы приехали на стоянку, было готово произведение в трех частях:

 

Стояла плохая погода,

На улице было сыро,

Шел человек по городу

И ел бутерброд без сыра.

Стояла плохая погода,

На небе луна погасла,

Шел человек по городу

И ел бутерброд без масла.

Стояла плохая погода,

Сердито хмурилось небо,

Шел человек по городу

И ел бутерброд без хлеба.
 

Это стихотворение мой друг и соавтор Вадим Левин подарил Сереже и Тане Никитиным, и, когда я приехала в Москву, мне сказали: «Слушай, ты тут ездишь, а Никитины тебя поют!». Я загордилась сразу, но не поверила, но я была у друзей и сказала: «А ну-ка, включите телевизор», и вот так бывает – на экране был очень большой зал, на экране стояли Сережа и Таня, и я услышала последнюю фразу: «...наша подруга, поэтесса Рената Муха». Я заорала жутким голосом, заглушив первые строчки – про то, как «стояла плохая погода...». Камера ездила по залу, я не могла понять, почему так много народу, и вдруг эта камера наехала на Егора Гайдара. Это было то время! Сережа поет, Гайдар слушает: «Стояла плохая погода, на улице было сыро, шел человек по городу и ел бутерброд...» Тут Гайдар кричит: «С сыром!», а Сережа поет: «Без сыра!» И тогда он просто стал выпадать из кресла, а Сережа начал петь дальше: «...Шел человек по городу и ел бутерброд без масла», а камера взяла уже Чубайса, но он почему-то совсем не смеялся...

 

Вариант из живого журнала В. Левина и интервью Л. Ган

 

– Между прочим, над этими историями первым начал смеяться Советский Союз. А произошло все опять неожиданно. Однажды мы с мужем и двумя сыновьями, Митей и Алешей, плыли на байдарке. Мужики гребли, мне не доверили. Дело в том, что в своих предыдущих плаваньях мне удалось в течение одного дня перевернуть лодку трижды. Должна сказать, очень опасная возникает ситуация, когда несешься на лодке, в лицо тебе дует ветер, волосы развеваются, представляешь себя высокой, стройной, изящной... В общем, с тех пор мне в лучшем случае давали порулить. Итак, мы плыли. Стояла плохая погода. Было скучно, я попросила сына: «Алеша, дай бутерброд с сыром». Сын нырнул в нос лодки, поковырялся и сказал: «А сыра нет». Поплыли дальше, ребята гребли, уключины скрипели. Моросило, стояла плохая погода, было скучно. Я попросила второго сына: «Митя, дай хоть бутерброд с маслом». Митя нырнул в нос лодки, пошарил в мешке, вернулся и сказал: «Мать, а масла нет». Дальше я никого не попросила ни о чем. Уключины скрипели, погода не исправлялась, и примерно метров через двести у меня оказалось такое произведение:

 

Стояла плохая погода,

На улице было сыро.

Шел человек по городу

И ел бутерброд без сыра
 

Была в этом произведении и часть вторая:
 

Стояла плохая погода,

На небе луна погасла.

Шел человек по городу

И ел бутерброд без масла.

И наконец – часть третья:

Стояла плохая погода,

Сердито хмурилось небо.

Шел человек по городу

И ел бутерброд без хлеба.
 

Сын Алёша первым заметил, что это – стихи о продовольственной программе. Я приехала на работу и сообщила новость: наврала, что вся Москва поет модную песню о продовольственной программе. Прочитала коллегам эти стихи, скрыв, что они мои, – все смеялись. А у меня привычка: всё, что пишу, дарю Сергею Никитину в надежде, что он сочинит хорошую песню, которой я смогу всюду хвастаться. Послала ему и «Бутерброд». И вот как-то сидим мы с друзьями, смотрим телевизор – Никитины выступают. «Ага, – ляпнула я, – вот возьмут сейчас и исполнят мой «Бутерброд». «Ври больше!» – сказал приятель, но Никитин ударил по струнам и начал петь: «Стояла плохая погода...» Когда я опомнилась, увидела, что выступают Таня с Сережей не в каком-нибудь клубе, а в зале Чайковского. «Ничего себе, – подумала я, – мы с "Бутербродом" залетели...» Сергей поет: «На улице было сыро...» – камера едет по залу. Сергей поет: «Шел человек по городу и ел бутерброд...» – камера останавливается на Гайдаре, который подсказывает: «...с сыром!» А Сережа исправляет: «Без сыра, Егор Тимурович, без сыра!» Я не знаю, какая у Гайдара политическая платформа, но он так замечательно смеялся, что если бы я жила в России, – обязательно пошла бы за него голосовать. Потом я еще несколько раз слышала «Бутерброд» по телевизору, а когда я приехала в Бостон, оказалось, что в то же время там гастролировали Никитины. На концерте они исполнили «Бутерброд», а потом Сергей, зная, что я – в зале, сказал: «Зажгите свет. Реночка, встань. Слушай, в этом стихотворении тебя уже совсем не осталось. Народ его подхватил и поет свои варианты». Кстати, один вариант мне очень нравится:

 

Стояла плохая погода,

 

Разруха, чернуха, порнуха...

 

Шел человек по городу –

 

Сергей Никитин под Мухой.

 

Из какого-то форума

 

bely_krolik. Январь 30, 2010 08:22

 

Стих от моего сына с моей маленькой помощью (капслоком слова, которые говорит ребенок)

 

Стояла ПАХАЯ ПАОДА

 

На УИЦЭ было СЫО

 

Шел ЧЕЕК по городу

 

И ел БУОТ БЕЗ СЫА

 

Ему 2,3 г, это его любимое, мы даже продолжения сочиняем регулярно смешные и даже абсурдные.

 

2.1.6. Две строчки или … «недоговорки»

(Вариант пересказа 1.5. П. Лимперт «Вдвоем писать трудно»).

 

У меня вот тут есть книжечка, которую издал Марк Галесник, в которой есть стихотворения, все они из двух строчек, и называются «недоговорки», и стихотворения из придуманного мною жанра, когда первых двух строчек нет, а вторые две строчки есть, называются они – «начало следует». А случилось это так: стихов я не писала в детстве, в отрочестве, в юности, в ранней молодости, в средней молодости, но уже где-то попозже, после создания этих самых «калош неисправимых», я познакомилась и до сих пор дружу с замечательным поэтом Вадимом Левиным, и он меня все время мучил, стращал и говорил «пиши еще», а у меня не получалось, и он меня представлял как «поэта, который написал две строчки про калоши, а больше ничего не пишет», и я тогда начала писать стихотворения, в которых только две строчки:

 

Один осьминог подошел к осьминогу

И в знак уваженья пожал ему ногу.

У лужи за домом работа простая:

Зимою замерзнуть, а летом растаять.

Наверное, я молоко обижала,

С чего бы оно из кастрюли сбежало.
 

Среди них – мои почему-то любимые строчки:
 

А вчера меня дорога прямо к дому довела,

Полежала у порога, повернулась и ушла.
 

И тогда Вадим Левин, мой соавтор, который так надо мной издевался, сказал: «Слушай, эти две строчки я тоже хочу писать!» А я сказала: «Извини, дорогой, эти две строчки уже написаны». Тогда, а это было время создания кооперативов, он подумал и сказал: «Тогда сделаем так – мы сделаем кооператив поэтов, две строчки пишешь ты, две строчки пишу я; причем я пишу первые, так как я главнее, а ты – заканчивай». Я, вдохновленная (боже мой, писать с Левиным!), помчалась и написала:

 

...И это для дятла такая наука,

Что он никуда не заходит без стука.

Вадим сказал: «Хорошо! Положи, я допишу». И я тогда на том же валу вдохновения помчалась и придумала:

 

...С тех пор он питается разными кашами,

По-моему, так хорошо, а по-вашему?

Вадик сказал: «Годится! Положи, я доработаю». Тогда я придумала еще:

 

...Пожалуйста, я откажусь от короны,

Но можно сначала доесть макароны?

Вадим сказал: «Очень хорошо! Клади». И так это продолжалось и продолжалось, он был занят и сказал: «Слушай, это неудобно, надо начать читать. Я свои строчки буду вот так хлопать, а ты свои читать». Помню, это было в ЦДРИ в Москве, Вадим Левин вышел и рассказал: «Рената… Последние строчки... "Начало следует"… Но за мной не пропадет... Давай про дятла!». Он «простучал» свои строчки, а я подошла к микрофону и сказала: «...и это для дятла такая наука, что он никуда не заходит без стука». Публика растерялась. Эту новую форму что-то никто не понимает. И назревал, ну, если не скандал, то такая неприятность. И тут из последнего ряда поднялась Вероника Долина и сказала:

 

С утра этот дятел сидел на трубе,

Соседи о нем донесли в КГБ.

И это для дятла такая наука,

Что он никуда не заходит без стука.

А две первые строчки для другой недоговорки я получила от Марика Зеликина в подарок на день рождения:

 

С яслей ненавидел он манную кашу,

И с этим покинул он родину нашу.

С тех пор он питается разными кашами.

По-моему, так хорошо. А по-вашему?

Но, кажется, больше всего повезло строчкам «про макароны». Мне лично кажется, что там все сказано, но почему-то народ ухватился за эти строчки, и получилось:

 

Свергали царя в государстве обжор,

А тот удивился, – какой разговор?

Пожалуйста, я откажусь от короны,

Но можно сначала доесть макароны?
 

А потом пришел другой человек и принес мне:
 

Король собирался позавтракать всласть,

Но тут захватили мятежники власть.

Пожалуйста, я откажусь от короны

Но можно сначала доесть макароны?
 

И тут, мы уже были дружны с Никитиным, он сказал мне: «У меня сейчас проходят "никитинские утренники", я хочу там поиграть с детьми, дай мне что-то из твоих двухстрочий, и вот это, про макароны, если можно, сама допиши». Наивный Никитин не знал, что дописываю я лет по семнадцать, а если попросить, то и по сто семьдесят, но тут было такое, это называется «давление системы», что я прибежала домой, и у меня оказалось стихотворение, и я его наутро готова была отдать Сереже, очень длинное для меня:

 

Английский король и законные дети

Однажды за ужином ели спагетти.

И тут в коридоре затеялась драка:

Двенадцать потомков, рожденных вне брака,

Которые вследствие этого с детства

Боялись, что могут лишиться наследства,

Сошлись во дворце и, прорвав оборону,

Явились потребовать трон и корону.

Английский король поднялся им навстречу

И к ним обратился с английскою речью:

Пожалуйста, я откажусь от короны,

Но можно сначала доесть макароны?
 

Я, такая гордая-прегордая принесла это Сереже Никитину, и Сережа взял и сказал: «Длинно каждый дурак может писать». Я сказала: «Не каждый», и это стихотворение так и не было опубликовано...

 

2.1.7. А дальше?..

…Много лет назад, будучи на факультете иностранных языков, я совершенно нечаянно произнесла строчку, я стихов тогда не писала, и потом не писала, а строка была такая: «А в углу, в конце страницы, перенос повесил нос». Моя горячо любимая руководительница и друг, замечательный ученый, сказала: «Прелесть какая строчка! А дальше?» Я говорю: «А дальше нет», а она: «Так вот, еще же пятнадцать минут до лекции – сядь и напиши!» Мне не хватило пятнадцати минут до лекции, не хватило и пятнадцати лет, лет понадобилось семнадцать. С грустью говорю, что к тому времени, когда оно было написано и посвящено ей, как я ей и обещала, прошло семнадцать лет. Я очень долго мучилась с этим стихотворением, и так как оно называлось «Колыбельная для книжки», то я его все эти семнадцать лет выдавливала из себя по строчкам и мурлыкала на какую-то условную мелодию. Так случилось, что больше всего строчек у меня набралось, когда я была в Бостоне, я там прочитала, с меня потребовали окончания, я сказала, что еще не закончила, и они с меня взяли обещание, что когда я закончу, приеду. Слово я дала, закончила и приехала, и в зале даже был Наум Коржавин. И вот я вышла для первого исполнения стихотворения, которое посвящено столь дорогому мне и всей нашей профессии человеку, и начала рассказывать эту книжкину колыбельную и не смогла ее рассказывать, я его семнадцать лет мурлыкала и не смогла его «отодрать» от мелодии. Я остановилась, и говорю: «Наум Моисеевич, не могу отделить его от мелодии», и тогда он сказал: «Значит, она там и была. Пой!» И тогда я сказала людям: «Петь я не умею, зато слуха у меня нет, и петь мы будем вместе, а если не получится, виноваты будете вы, а если получится – заслуга моя!» Вот так я могу... и вот она, эта книжкина колыбельная:

 

За окошком ночь настала, где-то вспыхнули зарницы,

Книжка за день так устала, что слипаются страницы.

Засыпают понемножку предложенья и слова,

И на твердую обложку опускается глава.

Восклицательные знаки что-то шепчут в тишине,

И кавычки по привычке раскрываются во сне,

А в углу, в конце страницы, перенос повесил нос –

Он разлуку с третьим слогом очень плохо перенес.

Недосказаны рассказы, недоеден пир горой

Не дойдя до этой фразы, на ходу заснул герой.

Перестало даже пламя полыхать в полночном мраке,

Где дракон с одной драконшей состоит в законной драке.

Никого теперь не встретишь на страницах спящей книги,

Только медленно плетутся полусонные интриги.

Дремлет юная невеста по дороге под венец,

И заснули середина, и начало, и конец.
 

И я спела: «И заснули середина, и начало, и конец», а с концами это вообще вещь сложная…

 

2.1.8. Математика

 

В тот же период посыпались стихи, и поскольку я преподаватель языка, а муж у меня математик, с преподаванием я связана все время, и у меня начали появляться такие стихи, которые, я полагаю, можно было использовать в разделе дополнительных занятий, вот биссектриса, например:

 

Был биссектрисе дом не нужен, всегда носилась по делам,

Но, постарев, вернулась к мужу, и делит угол пополам.
 

Про филологию есть, про математику есть; между прочим, тогда я вспомнила, что есть еще одно про математику:

 

Я никогда не видела окружности

Такой безукоризненной наружности.

 

И еще одно есть про математику, это я мужу посвятила:
 

Недавно встречала в работе совместной

Твое уравненье с одной неизвестной.
 

2.1.9. Диетические конфликты

 

У меня должна скоро выйти новая книжка, это «скоро» тянется уже пять лет и начался шестой и там есть несколько стихотворений, там есть «диетические страницы», короткие, но очень прочувствованные:

 

Лук сказал цветной капусте:

«А тебя мы в борщ не пустим!»
 

И опять же про лук, более грустное:

 

Как много на свете печальных разлук,

Поссорились как-то морковка и лук,

И грозно морковка сказала врагу:

«Ну ладно, мы встретимся позже. В рагу».
 

2.1.10. А что ты тут делаешь?

(видимо заключительная часть вечера, разговор с ведущим)

 

– Это придумано не мной, а Бернардом Пивo в своей передаче, это экспресс-анкета, очень короткая, это несколько вопросов, на которые надо кратко ответить, всего два слова, вы готовы?

 

– Еще более нет, чем когда вы заставляли меня петь. Я не обещаю уложиться в два слова и не обещаю, что меня хватит на два слова.

 

– Но мы попробуем. Итак: какое ваше самое любимое слово?

 

– Я серьезно отвечу, вообще всякие слова любимые, но через жизнь у меня любимое слово «солнышко», и я даже сейчас придумываю колыбельную для слоненка, и решила вставить туда такую строчку, бабушка ему поет: «Спи, мой хорошенький, спи, мой малюсенький, спи мое слонышко, спи».

 

– Какое ваше самое нелюбимое слово?

 

– Легко отвечаю: «поэтесса», с суффиксом, шипящим.

 

– Что вам повышает тонус, «заводит»?

 

– Ну, если можно без шуток, – когда веселье на лице слушателей сменяется радостью.

 

– Какой звук вам наиболее приятен?

 

– Согласный, даже шипящий, звук «щ», с тех пор, как я написала стихотворение: «Жил человек полнеющий, а так вообще»– вполне еще».

 

– А какой звук самый неприятный?

 

– А вот этот «щ» и был самым неприятным, пока я не придумала вот эти две строчки.

 

– Какое ваше любимое ругательство?

 

– Не скажу...

 

– Какая профессия, кроме той, которой вы владеете, Вас привлекает?

 

– Голубчик, это несчастье моей жизни, у меня четыре профессии, и они меня все привлекают, и в какой-то степени я их привлекаю, выбора я сделать не могу, потому что преподаватель, переводчик, рассказчик, и вот поэтому, можно, я уже не буду привлекаться ни к какой профессии?

 

– Кем бы вы никогда не хотели бы стать?

 

– Не знаю, в каждой профессии есть что-то приятное, ну, может быть, политиком, да, политиком.

 

– И последний вопрос – что бы вы хотели услышать от Бога, попав к нему?

 

– Вы знаете, мне неожиданно легко почему-то ответить на этот вопрос. Я бы хотела от него услышать: «Что ты тут делаешь?».

 

2.2. Памяти поэта Ренаты Мухи. «Эхо Москвы»

Передача: Детская площадка. Ведущие: Ксения Ларина, Майя Пешкова

Суббота, 29.08.2009

 

М. ПЕШКОВА: Больше того, в той стране, где она живёт, где она жила, она очень часто рассказывала про «Эхо Москвы», потому что для неё приход на нашу радиостанцию видимо тоже был событием. И она так и начинала: «Вот когда я пришла на "Эхо Москвы"». Об этом мне рассказывали многие жители этой страны, она часто выступала в библиотеках.

 

К. ЛАРИНА: Давайте мы с этого и начнём: «Когда я была на "Эхо Москвы", когда я выступала на "Эхо Москвы"», у нас есть небольшой фрагмент из передачи с участием Ренаты Мухи, когда она читала свои стихи. Давайте послушаем, а потом поговорим.

 

Фрагменты передачи с участием Ренаты Мухи.

 Источник: http://www.echo.msk.ru/programs/children/615676-echo/

 

Голос Р. Мухи можно услышать:

 

2.2.1. Мои ошибки

 

Жили в одном коридоре калоши

 

Левый дырявый, а правый хороший.

 

Жили в одном коридоре калоши

 

Левая дырявая, правая хорошая.

 

К. ЛАРИНА: Но тоже ничего.

 

К. ЛАРИНА: Знаете, что с ними случилось, они стали почему-то сразу неодушевлёнными. Мне показалось, что когда они стали женского рода, они стали неодушевлёнными, предметами стали.

 

2.2.2. История с тараканом

 

Р. МУХА: Вы в хорошей, по-моему, компании. Потому что мне рассказывал друг его (неразборчиво) Юркевич, и Галина Сергеевна, жена Заходера, что Борис Владимирович (Заходер – ВС)это стихотворение очень любил. Причём история этого стихотворения такая. Оно было до последних четырёх строчек.

 

К. ЛАРИНА: Прочтёте, или вы наизусть помните?

 

Р. МУХА: Я помню всё наизусть. Было такое стихотворение у меня в моей жизни:

 

Жил в квартире таракан,

В щели у порога,

Никого он не кусал,

Никого не трогал,

Не царапал никого,

Не щипал, не жалил,

И домашние его очень уважали.
 

Я его так написала, повинуясь чувству справедливости, принесла своему другу и соавтору Вадиму Левину, с которым я у вас тут была. И он сказал: «Если ты про таракана даже напишешь "Евгения Онегина" или "Ромео и Джульетту", мне это не понравится, потому что я не люблю тараканов». Я ему говорю: «Я не говорю, что я его люблю, но это несправедливо». И вот я жила с этим стихотворением, и с этим чувством несправедливости, не очень давно, и не очень недавно. Лет 8 тому назад я вдруг увидела конец, а конец был такой:

 

Так бы прожил таракан,

Жизнь со всеми в мире,

Только люди завелись,

У него в квартире.
 

Вот тогда всё встало на место, и тогда многие люди нарисовали рисунки, но мой ученик Юрочка сделал замечательный рисунок. У него на двери сидит таракан с аэрозолем, брызгает по стенкам, а люди вот так вот ползают, но в руках у них чемоданы. Так что многие любят его стихотворения. Я его люблю, Левин отказывается его любить, но теперь я рада, что вы тоже любите.

 

2.3. А короче, можно?

Короткий видео файл. Зима 2008 г. Беэр-Шева. «Поэтический марафон». (http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/muha/video-146702.shtml)

http://community.livejournal.com/renata_muha/

 

(Неважное качество звука. Без начала и конца. Как мог, расшифровал и записал Владимир Слуцкий)

 

…(Не разборчиво).

 

…Он сказал, мы для детей пишем, ну что ты ноешь. Я говорю: А как тут дальше.

 

И Левин, никуда не заглядывая, сказал (треск в эфире)???

 

Но тут пригрело Солнышко,

 

и откололась Льдина,

 

И к Бабушке в Антарктику

 

доставила Пингвина.

 

И кончилась история

 

совсем не так уж плохо,

 

Обрадовалась Бабушка,

 

на радостях поохала:

 

«Ну, вечно происшествия!

 

Ведёшь себя как маленький!

 

Уходишь путешествовать

 

и забываешь валенки!»

 

Потом…

 

Это Вадик все говорит без остановки

 

Потом Пингвин поужинал

 

и понял окончательно:

 

«Конечно, это здорово —

 

гулять самостоятельно!

 

Такое приключение

 

мне в жизни пригодится:

 

Могу теперь, пожалуйста,

 

где хочешь заблудиться,

 

Хоть сам, хоть вместе

 

с Бабушкой...

 

И тут я опомнилась и закричала

 

Хотя, пожалуй, лучше ей

 

Гулять на Крайнем Севере

 

лишь в Самом Крайнем Случае».

 

Вот так… стихотворение, которое вошло в другие, в серию ошибочных стихов у меня…

 

И вот по поводу этого стихотворения, Ян Левинзон (и Наташа Манор ведущие программы 7-40 на 9-м Израиль плюс русскоязычном канале израильского телевидения – ВС) сказал:

 

– Хочется про пингвинов, но что-нибудь короче.

 

И когда меня опять послали на передачу семь сорок, я вспомнила про весь этот ужас, когда надо уложиться в одну минуту, а лучше в одну в одну секунду.

 

Подошел Ян и сказал:

 

Придумала?

 

Я говорю: Да

 

Ян: что пару строчек?

 

Я говорю: Одна!

 

Он говорит: ой здорово как!

 

И тут подошла Наташа Манор, Ян говорит: Наташа подойдешь к ней, у нее стихотворение из одной строчки.

 

Началась передача, я всю правду говорю, ко мне подошла Наташа Манор и сказала Рената есть ли у Вас стихотворение из одной строчки, случайно.

 

Я говорю есть.

 

Она говорит, пожалуйста, прочитайте нам, если можно, в течение одной минуты.

 

Я сказала: – Только там есть заголовок

 

А она говорит, ну, пожалуйста, прочитайте и заглавие, так неосторожно.

 

И я прочитала заглавие:

 

Печальная история про одного пингвина,

 

который в санатории переболел ангиной,

 

С которою не справились все местные светила

 

Которым то ли знаний то ли званий не хватило

 

Которые в тревоге о пингвине и ком еще

 

Звонили консультанту, прося его о помощи…

 

(Конец записи. Очень рекомендую посмотреть эту запись по указанной вверху ссылке. Это надо видеть и слышать! – ВС)

 

2.4. Телепрограмма «Персона» Владимира Бейдера: Рената Муха, поэт

 

29.08.2009. Идентичный повтор беседы состоявшейся год назад в 2008 г. http://www.zman.com/video/2009/08/29/13732.html

 

Расшифровал ролик и записал Владимир Слуцкий.

 

Р. – Рената Муха; Б. – Владимир Бейдер

 

2.4.1. Есть такая профессия – рассказчица

 

Б. Я раскрою секрет, у Вас есть еще одна профессия – вы рассказчица. Что эта за профессия такая, скажите мне, потому что, в реестре такой профессии нет.

 

Р. В реестре нет, во всяком случае в реестре, в Советском Союзе не было но когда я приехала в Америку по приглашению фонда Сороса, я читала лекцию про свою методику преподавания английского языка и там рассказывала как вести беседу на иностранном языке… и в связи с этим я рассказала какую-то историю

 

Б. Я Вас перебью на минуточку, Вы упомянули вскользь про методику, а мне это важно, потому что в самом начале, когда мы говорили про английский язык, Вы сказали, что разработали методику и она называется сказочный английский.

 

Р. Да, сказочный английский. Когда я поступила в университет, а был бешеный конкурс, у меня возникла тяжелая травма примерно в середине года. Учебники многие в то время писались, конечно же, русскими, во всех учебниках главным персонажем был какой-нибудь стахановец или ударник коммунистического труда. Так как я была на инязе, то кроме ударника коммунистического труда у нас еще был персонаж английский безработный.

 

В текстах неизменно шла речь о том, что ударник или какой-нибудь заслуженный человек жил в хороших условиях.

 

Я с этой методикой ездила по Советскому Союзу. И когда я начинала говорить, что товарищ Иванов, Петров жил… и все учителя хором начинали кричать: в трехкомнатной квартире со всеми современными удобствами, с электричеством, газом. Вот.

 

А мистер, в расширенном варианте, для университета, для иняза, конечно, мистер Браун, конечно, безработный нигде не жил, а ночевал на скамейке в Гайд-Парке, я очень вас прошу запомнить этот момент. Эти тексты надо было читать, переводить, а у меня начались завихрения, не могу, не переношу а у меня язык (неразборчиво)… Не могу вопросы задавать, не отвечать, не могу запомнить сколько комнат там было. Память была хорошая, но не могу запомнить. И вот в этот момент открываю адаптированную книжечку, а там начинает литься английская речь.

 

Слушайте, слышьте и понимайте потому что это было, и случилось и произошло, когда все домашние животные были дикими и лошадь была дикая, и корова была дикая и коза была дикая дикая, предикая, но самой дикой из диких животных была кошка, которая гуляла по диким лесам, размахивая своим диким хвостом, гуляла сама по себе. Киплинг, ну что скажешь.

 

И, вы знаете, ну, поэт сказал: Бывают в жизни чудеса, наверное, это было первое. Потому что, я никогда не могла запомнить количества комнат и качество удобств, я ничего не могла запомнить, а там страница…она мне раз и осталась в мозгу (активно жестикулирует). И осталось, чего я не знала тогда, непреодолимое желание поделиться, рассказать кому-то. Это был День рождения рассказчика.

 

Я выскочила в коридор, это было на первом курсе, может быть на втором, по коридору шел ныне очень известный математик Мацаев, он учился на математическом отделении. Я ему говорю – хочешь сказку английскую, На это он мне ответил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я с английского только что сбежал, буду я твою сказку слушать, и он побежал. Но я его догнала и схватила, а он большой крупный, мягко говоря, и начала по-английски: «Слушайте, слышьте и понимайте...», и он перестал биться у меня в руках.

 

Он выслушал эту сказку и… понял. Он удивился, я удивилась, все удивились, ко мне начали приходить люди, и я начала рассказывать вот эти сказки.

 

Б. И так появилась методика

 

Р. Нет, методика появилась позже, но я хочу вам сказать, что все стали хорошо относиться к английскому языку и ко мне, один даже на мне женился, он там (показывает) сидит в коридоре. Скажу вам по секрету, тот, кто на мне женился, прекрасно знал английский до этого. И если вы меня спросите, зачем же он тогда женился, как все спрашивают, я вам расскажу, это тоже интересная история, но другая.

 

Б. Нет, давайте уж про методику.

 

Потом я начала собирать истории по одному признаку – про что мне хотелось рассказать. И когда собрала их много, я увидела, как они действуют на студента, как ломаются брешь и барьеры, как исчезают все проблемы. Про меня даже «Правда» написала статью

 

Б.. Оп-па! Центральный орган?

 

Р. Да! И там было такое: на уроках доцента Р.Г. Ткаченко, потому что Муха мой псевдоним, создается ощущение коммуникативной безопасности.

 

Б. И вот с этими рассказами вы получили новую профессию, в результате.

 

Р. Вы, знаете, я совершенно не предполагала, что получила новую профессию. Я с этой методикой получила приглашение в Америку

 

В Америке я читала лекции в Цинциннати, в университете, сначала о том, что, рассказывая истории, учила иностранному языку, и случилось так, что на этой лекции присутствовала дама, которая слушала меня внимательно, это была дама-миллионерша, даже миллиардерша, но она была еще рассказчицей Меня эта дама пригласила принять участие в фестивале рассказчиков.

 

2.4.2. Премьера в харьковском КГБ.

 

Б. Но правда ли, что первые ваши слушатели были следователи КГБ?

 

Р. – А-а-а. Вы и про это знаете?

 

Б. Ну, разведка работает.

 

Р. Действительно, это правда, это правда. (Лицо серьезное, жест указательным пальцем в стол). Это произошло через год, после того, когда я начала писать стихи).

 

Вот, я тогда же познакомилась с Вадимом Левиным, я ему по ходу жизни многим обязана. Но тут была такая драма. Он всюду рассказывал про мои стихи, а стихов-то было… Он всюду их читал. Читает он волшебно, и поэтому мне, хотя мне тоже очень хотелось почитать, но после Левина это делать было невозможно. И. вот, ну я не знаю как сказать, образовалась какая-то брешь. Не получается у меня читать, а очень хочется.

 

Было это в 1965 году, или 1966 г. наверно, меня как-то в университете попросили зайти в отдел кадров, мне уже сразу стало нехорошо.

 

Б. Вы, что там делали, вы еще учились?

 

Р. Нет, нет, нет, я уже преподавала, даже аспирантуру окончила и преподавала. Когда зовут в отдел кадров, это полбеды. Но там за холодильником была маленькая комнатка, мне сказали, пройдите туда, там сидел человек

 

Мне он сказал, что меня хотят видеть на Совнаркомовской, его все харьковчане хорошо знали, там был роскошный дом КГБ. Он назначил день, и я пришла.

 

Человек, который меня встретил, сидел за столом Вы знаете у меня проблема, У него имя совершенно замечательное. Ну, не знаю, нельзя так про живого человека.

 

Б. Говорите, говорите.

 

Р. Меня будут судить.

 

Б. А Бог с ним, меня будут судить.

 

Р. Меня будут судить, хорошо, пополам. Звали его Критерий Александрович.

 

Б. Критерий Александрович. Это его имя? Не фактор, а критерий.

 

Р. Да, Критерий Александрович сидел с такой (показывает) ротапринтной брошюрой. Я же университетский человек, мы пишем методические рекомендации. Я поняла, что у него тоже какая-то методическая разработка. Я решила, что это методическая разработка для допроса интеллигенции.

 

Я в то время за собой никаких грехов не знала, была спокойна, у меня еще не было семьи, бояться мне не за кого.

 

Критерий Александрович, посмотрев в методичку, спрашивает:

 

– Скажите, а почему Вы перестали бывать в обществе?

 

Я думаю: о, а здесь что ж за преступление.

 

– Вы перестали бывать в обществе, глядя в брошюру, продолжает он.

 

Я говорю: – так у меня сын годовалый

 

Вы перестали бывать в обществе, повторяет он, вы такая интересная женщина, читает он по методичке, а вот 30 августа Вы в белом платьице в черный горошек с мальчиком в красном картузе, годовалым на руках.

 

Я говорю себе стоп, я вспомнила, что же они так долго тянули. Потому что человек с моим сыночком на руках был Юлий Даниэль.

 

Б. Юлий Даниэль и Синявский. Это знаменитое дело с первой посадкой писателя. Эти ребята публиковали свои литературные произведения за границей.

 

Р. Да, я имела счастье быть знакомым с Даниэлем, он учился когда-то в Харькове и вот 30 августа он зашел ко мне, потому что недалеко от меня поселился Чичибабин, я думаю, Вы знаете его, большой поэт... Он пришел ко мне, неожиданно совершенно, с просьбой помочь найти Бориса Чичибабина. А мы с сыном собрались идти в зоопарк, я сказала, что сейчас объясню. Мы вышли вместе, такая бытовая деталь, у подъезда на скамейке сидело 6 старушек, 6 старушек впились глазами.

 

Б. Это известная история, у каждого подъезда сидели такие старушки.

 

Р. Но тут на краю старушек сидел молодой человек в сером костюме с серым каким-то лицом с серыми глазами. И он на меня и на Даниеля уставился теми же глазами, что и старушки. Я это запомнила. Мы дошли до автобусной остановки. Я Юлию сказала, дойдешь до угла, завернешь, а сама на автобус и поехала.

 

Он завернул за угол и скрылся, и из моей жизни тоже, потому что через три дня его арестовали в Новосибирске.

 

Я с огромным облегчением думаю: Господи, я ничего не боялась, я ничего не знала, я не могла его скомпрометировать.

 

Он стал говорить, что Даниель пишет такие порочащие произведения, а вы что думаете?

 

Я сказала, что не читала.

 

Он стал говорить, перелистывая страницы брошюры:

 

– Вот вы все женщины за него горой, а он ни одной не пропустил.

 

Я ему сказала, что я человек добросовестный, меня пропустил.

 

Тогда он говорит опять, вот вы такая интересная женщина (а я ж не возражала, конечно!). Вот Вы бывали в обществе, не знаете, когда Даниель приезжал в Харьков, а через него из Харькова никто не передавал произведения за границу?

 

И когда он услышал мой ответ – знаю, то у него на лице было разочарование, он не хотел, чтобы я становилась стукачом.

 

И он уже как-то так без напора и методички, говорит: кто? Он не хотел, чтобы я ответила кто?

 

Я ответила, ответ был коротким – я.

 

Б. Раскололась сразу

 

Р. Да, раскололась. Неля Воронель когда-то приходила с ним ко мне, упомянула о моих неопубликованных стихах…

 

Даниель сказал: – Давай, давай, я их покажу в детских редакциях.

 

Я ему дала эти стихотворения.

 

Критерий Александрович поднимается… Вы знаете, я никогда не могу отрешиться от мысли, как он встал…и печатным шагом ушел, ну, как в ставку верховного Главнокомандующего в шифровальный отдел. Возвращается и держит в руках чистый листочек и говорит: вы показываете, что вы передали Даниелю свое произведение.

 

Я говорю да.

 

Я должна покаяться, вы помните, что я говорила, что мне никогда не удавалось читать мои стихотворения, Вадик мне не давал. А тут я поняла, что допрос не допрос, но вот мой шанс почитать мои произведения и найти слушателя.

 

Он говорит, бдительно, (указывает на бумагу) пишите.

 

Я беру ручку и у меня мысль, это же будет храниться в архивах КГБ. Я совершенно не надеялась, на то, что мои стихи опубликуют когда-то. И вот когда через много поколений начнут раскапывать архивы и найдут мои бумаги, вот тогда станет известно мое имя и потому надо писать хорошо, разборчиво и не дай Б-г без ошибок. И я пишу про этого ужа, которое я вам читала.

 

Бывают в жизни чудеса –

Ужа ужалила Оса.

Ужалила его в живот,

Ужу ужасно больно.
 

Смотрю на него, нравится ли.

Он берет листок (берет двумя пальцами листок) и удаляется в сторону ставки верховного главнокомандующего. Минут через 20 возвращается и говорит, еще есть? Я говорю есть. Опять подает листок и говорит, пишите.

 

Я ему неприятным жалким голосом, аж самой противно, говорю, а почитать нельзя? Он говорит, пишите. Хорошо, я пишу.

 

По длинной тропинке

Немытая Свинка

Бежит

Совершенно одна.

Бежит и бежит она,

И вдруг

Неожиданно

У неё зачесалась спина.

Немытая Свинка

Свернула с тропинки

И к нам

Постучалась во двор.

И хрюкнула жалостно:

«Позвольте, пожалуйста,

Об ваш почесаться забор».

(неразборчиво)

 

Он опять берет (показывает, как берет, двумя пальцами)

 

Б. Как ежа!

 

М. Именно так, и уходит.

 

А молодой человек, который сидел на скамеечке, и что-то конспектирует.

 

Я его вызываю на литературный диспут, а он мимо меня смотрит, будто меня нет, и не пошел на разговор.

 

Опять возвращается через 20 минут и говорит: еще есть?

 

Я говорю есть.

 

Пишите. Я пишу.

 

Спокойной походкой

Идет по перрону

С большим чемоданом

Большая Ворона.

А рядом с Вороной,

Чуть дальше и сбоку,

Ее провожает

На поезд Сорока

И все б это было

Совсем хорошо,

Если б их поезд

Давно не ушел.

Б. (с намеком) А-А-А, Вот та-а-к

 

Р. Да, правильно!

 

Б. Я давно служил

 

Р. И он мне бдительно говорит: какой поезд?

 

А я, ну не струсила не было, говорю есть вариант Если бы поезд куда-нибудь шел. Мол какой вариант лучше, посоветоваться решила.

 

И когда он вернулся еще раз, вы посчитайте, сколько времени, мне было стыдно, как я его ждала, когда он будет обсуждать стихи.

 

Б. Так у Вас премьера была

 

М. Да, премьера, спасибо, вы меня понимаете. Возвращается и говорит: еще есть?

 

Я говорю есть, но не оконченное

 

И он говорит, ладно почитайте.

 

(неразборчиво, оба смеются и одновременно говорят)

 

Читает:

 

Друзья, открывается новая книжка

Жила была кошка по имени Мышка

И в той же квартире в норе у порожка

Жила была мышка по имени Кошка

Однажды приносят посылку.

На крышке написано: кошке по имени Мышка

А слон почтальон перепутал немножко

И отдал все мышке по имени Кошка.

 

И закончила, он говорит: все? И через паузу, говорит: а дальше?

Оба заразительно хохочут

 

И вы знаете, когда начала заниматься этими рассказами, читала разные соответствующие книжки, а там написано:

Счастье, главное счастье рассказчика, если заинтересованный слушатель после рассказа или в середине задаст ему вопрос, а дальше что было?

 

2.5. Встреча на Втором международном книжном фестивале

в Иерусалиме 22.02.2007. Ведущий Марк Галесник

 

Аудиозапись из архива Михаила Польского. Записал В. Слуцкий.

http://jerusalem-temple-today.com/katav/09/08-25-Muha/Ren.html

Шум…Голос Ренаты Мухи: Так оно и будет, Так оно и будет. А когда… (Шум неразборчиво)

2.5.1. Реагируйте, Рената, реагируйте

 

Я хочу рассказать, то, что мне сейчас вспомнилось.

 

Встреча с этим человеком, как я сейчас вспомнила, произошла при трагических обстоятельствах (пауза), не то, что вы думаете, и вот каких.

 

Мы оказались с ним за одним столом на передаче семь сорок, он сидел слева, справа сидел, и это важно, Ян Левинзон, а напротив за столом сидело еще несколько рассказчиков, и меня лично позвали для того, чтобы я что-нибудь рассказала, если получится, но, главное, чтобы я реагировала. Ян Левинзон сказал, что смеяться ничего не стоит, и вообще у вас мимика, вы будете сидеть и реагировать. Я сидела рядом с этим человеком, отдала ему книгу, хотя он об этом не просил, он не знал. Вот. И собираюсь реагировать на очередного рассказчика. Тут я должна признаться, стыдно в этом признаваться, но так получилось, я постараюсь это исправить, у меня плохо с ивритом. Я приехала сюда со знанием абсолютным английского и сразу начала работать, и так получилось, что не дошло еще дело до иврита.

 

Так вот. Рассказчик, который выступал, которого назвали, говорил наверно очень хорошо, но он говорил на иврите, и я ничего не могла сделать, а Ян больно бил меня ногой и говорит: я вас позвал реагировать, реагируйте. Я вас позвал смеяться. Я даже хотела уйти из-за стола, и тут я подумала, есть же выход из положения. Лучшей реакции, чем у Яна Левинзона поискать трудно. Я сижу рядом с ним, сейчас будет другой рассказчик, и я просто буду смотреть, как он реагирует, и я буду реагировать точно также. Правильное решение? Правильное. Правильное решение, да.

 

Человек начинал рассказывать историю на иврите, рассказывал довольно сумбурно, и вдруг Ян резко засмеялся, я тоже за ним сразу резко засмеялась

 

Человек, который на иврите рассказывал эту историю немножко вздрогнул, как-то, на меня посмотрел, а я подумала так, что он может специально так реагировать на свои рассказы, а я буду реагировать так, как реагирует Ян Левинзон.

 

И очень быстро, когда человек рассказывал что-то грустное, а я просто подавилась от смеха, и так это долго продолжалось.

 

Оказывается, вот в чем было дело. У Яна было два микрофона, он был связан по телефону с режиссером, они ему что-то говорили оттуда, и он смеялся, это не имело никакого отношения к истории рассказчика, к которому он сидел спиной, а я (смех, шум, неразборчиво)…

 

Меня после этого и рассказывать не приглашали, и реагировать не приглашали. Вот с такой трагической историей мы с вами, можно сказать, познакомились.

 

М. Галесник.

 

Рената просто не хочет упоминать, что она, собственно говоря, привела к поражению Сильвана Шалома на партийных выборах в Ликуде, потому что передачу показывали за день до выборов.

 

Сильван Шалом говорит: – Мне очень важна репатриация, ваша российская репатриация и я сделаю все…, а в это время показывают хохочущую Ренату Муху. Победить у Сильвана Шалома шансов не было.

 

Рената: Эта история имеет некоторое продолжение.

 

2.5.2. Предисловие к ненаписанной книге

 

Я так огорчилась на свою неточную реакцию, что я попала в немножко в больницу, ненадолго. И туда позвонил мне Феликс Кривин, он был в городе, а я с ним дружила, он был чрезвычайно смешлив. И когда я ему рассказала эту историю о том, как я побывала на передаче семь сорок, и какая была реакция смеха, он так рассмеялся, невероятно, сладостно для моего уха. А я еще помню про Америку, когда я рассказывала, что какой-то человек сказал, что очень смешно рассказываю. Я говорю, а чего ж вы тогда не смеетесь, он сказал: – я профессионал, мадам.

 

(неразборчиво)

 

Рената, – сказал Феликс, – Вы так смешно рассказываете, почему Вы не пишите. Я сказала ему, Феликс, вы должны понимать, что я потому не пишу, что я хорошо рассказываю. Это разные жанры. Он продолжал меня уговаривать.

 

Мне до того было неудобно, что меня просит сам Феликс Кривин, что я сказала: Феликс, знаете что, я просто не знаю, что писать, давайте сделаем так, вы напишите предисловие к моей книге, а я напишу книгу. Он довольно серьезно спрашивает:

 

– откуда я буду знать, о чем написана книге,

 

– а я откуда знаю, но вот, когда вы напишите предисловие, я буду знать.

 

И можно бы на этом закончить, но через три дня уже выписалась. Пришел к нам Феликс Кривин и достал два листочка, которые озаглавлены так – предисловие к книге, которой нет.

 

2.5.3. Марк Галесник в моей судьбе

 

…Конечно же, я хотела рассказать, как мы познакомились с Мариком (М. Галесник – ВС), как до этого знакомства мне, совершенно в голову не приходило печатать книжки, писать книжки, издавать книжки. Он ко мне подошел и сказал: значит, мы издадим книгу, и почему-то я решила, что наверно так и надо сделать.

 

…Что же касается Марика, несмотря на шутейный такой разговор, я несу и до конца дней буду нести дань глубокой, глубокой благодарности, потому что когда вышла эта книга, самая моя первая, моя книга и она наверно могла оказаться и последней. Когда на презентации, которая прошла хорошо, я от всей души сказала: все говорили, что надо писать стихи, а Марик (неразборчиво) … и за это я ему буду всю жизнь благодарна. Потому что это совсем не простое дело подобрать на улице какого-то преподавателя английского языка, прочитать какой-то стишок. С чего началось наше знакомство…(конец записи).

 

2.6. Я родилась в Одессе.

(из статьи Евгения Евтушенко «Совсем не кусачая Муха» в антологии

«Десять веков русской поэзии» на основе публикации "Новые Известия"» 30 мая 2008 г.)

 

Евгений Евтушенко: – Так пусть она сама расскажет о себе в написанной специально для «Новых Известий» краткой автобиографии:

 

«Я родилась в Одессе в 1933 году. В 1936 году семья (отец – военный, мать – преподаватель) переехала в Харьков, откуда в 1941 году отец ушел на фронт, а мы с мамой эвакуировались в Ташкент.

 

Мы приехали в Ташкент в октябре 1941 года. Мне было восемь лет. Выходя из дома в школу, я поворачивала направо, а налево меня не пускали, потому что там бегали местные дети и дразнились:

 

– Выковырянная (т. е. эвакуированная)! Курочку хочешь?

 

Еще в той стороне были Ташкентский медицинский и базар. Однажды, возвращаясь оттуда, к нам заскочила моя очень взволнованная одесская тетя, тоже эвакуированная в Ташкент, и с порога закричала:

 

– Чтоб я так жила, кого я только что видела! Эту «Муля, не нервируй меня».

 

Вмешалась наша соседка:

 

– Ну да, она же (имея в виду Фаину Раневскую) там снимает комнату вместе с этой писательницей.

 

– С этой писательницей, – горько сказала моя мама и прочитала первое любовное стихотворение, которое я услышала в жизни. Оно кончалось так:

 

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Всё, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

– Это Анна Ахматова, – сказала мама мне.

 

Позже она много рассказывала про Ахматову, читала ее стихи. И, когда я встречала на улице женщину покрасивее и в мало рваном платье, я думала:

 

– Наверное, это Анна Ахматова.

 

В 1944 году мы вернулись в Харьков, где я окончила школу, университет, аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию».

 

Работала на кафедре английской филологии Харьковского университета в должности доцента. Занималась исследованиями в области английского синтаксиса, подготовила курс «Матушка Гусыня в гостях у Курочки Рябы» о влиянии английской детской литературы на русскую, разработала методику «Сказочный английский» об использовании устного рассказа при обучении иностранным языкам. Опубликовала свыше сорока научных работ в Советском Союзе и за рубежом. Регулярно выступаю перед русской и англоязычной аудиториями со стихами и рассказами. В Израиле с 1995 года преподавала английский язык в университете г. Беэр-Шева.

 

Стихов не писала ни в детстве, ни в юности, ни в ранней молодости и не собиралась писать вообще.

 

Из видеорепортажа «Памяти и творчеству поэтессы Ренаты Мухи посвящается» – ВС. (http://www.zman.com/video/2009/08/29/13716.html):

 

Писать стихи я начала довольно поздно, совсем поздно. В таком возрасте, когда люди уже заканчивают полное или неполное собрание сочинений.

 

Но наступили шестидесятые. В Харьков возвратился из заключения Борис Чичибабин, наведался Булат Окуджава, приезжал Евгений Евтушенко, долетели песни Новеллы Матвеевой. А у меня появилось первое стихотворение. В нем были две строчки и две ошибки:

 

Жили в одном коридоре Калоши,

Правый – дырявый и левый – хороший.

(Ошибки, между прочим, легко было исправить. Примерно так:

 

Жили в одном коридоре Калоши и я.

Правая – дырявая и левая – хорошая.

Но, может, с ошибками забавней? – Е.Е.)

 

И пока мои знакомые литераторы и физики пытались починить эти калоши, я стала автором других стихов и даже двух новых литературных жанров – «недоговорок» и «начало следует». В 1998 году у меня вышла первая книга стихов, часть которых написана в соавторстве с Вадимом Левиным. Книга называется «Гиппопопоэма» и имеет подзаголовок «Для бывших детей и будущих взрослых» (Иерусалим, 1998), а следом вышли «Недоговорки» (там же, 2001), «Немного про осьминога» (Москва, 2004), «Однажды, а может быть, дважды» (Минск, 2005), «Я здесь не сплю» (Москва, 2006).

 

Герои моих стихов – звери, птицы, насекомые, дожди и лужи, шкафы и кровати, но детским поэтом я себя не считаю. Мне легче считать себя переводчиком с птичьего, кошачьего, крокодильего, туфельного, с языка дождей и калош, фруктов и овощей. А на вопрос, кому я адресую свои стихи, отвечаю: «Пишу до востребования».

 

И ещё: Рената Муха – не псевдоним, это моя девичья фамилия – от отца, а по паспорту я – Рената Григорьевна Ткаченко, и это – от мужа».

 

Фотоприложение.

 

На Втором Международном фестивале русской книги. 22.02.2007.

Фото Михаила Польского http://www.jerusalem-korczak-home.com/jek/yarm/MY4.html#2

 

 

Рената Муха рассказывает...

 

Счастливые зрители...

 

Рената Муха слушает...

 

Бабуля и внучка Рейчел читают книгу. Сан-Франциско. 2007 г.
Из семейного архива

http://www.trediakovsky.ru/content/view/71/33/1/1/

 

Рената Муха, Вадим Ткаченко, Януш Корчак (на медали) и Лось. 26.01.2006, Беэр-Шева.

 

 

«Ну и жизнь, подумал Лось. Всё сбылось»